1968. Год, который встряхнул мир
Шрифт:
2 июня 1967 года студенты собрались для выражения протеста мэру Вилли Брандту, который принимал иранского шаха. Когда гостей благополучно доставили в городской оперный театр, где шла «Волшебная флейта» Моцарта, полиция яростно атаковала находившихся на улице студентов Свободного университета. Те разбежались в панике, но двенадцать человек были так жестоко избиты, что их пришлось госпитализировать, а одного из тех, кто пытался убежать, Бенно Онесорга, застрелили. Онесорг не был членом военизированной организации: для него это был один из первых случаев, когда он вышел на демонстрацию. Полицейского, который застрелил его, вскоре оправдали, меж тем как Фрицу Тойфелю (лидеру группы протеста «Коммуна I») грозило тюремное заключение сроком на пять лет за организацию «бунта». Это убийство привело студентов в негодование, спровоцировав рост их активности: акции протеста с требованием создать новую парламентскую группу для противодействия германским законодательным учреждениям прошли не только в Берлине, но
23 января 1968 года немецкий пастор Гельмут Тилике (он отличался убеждениями правого толка) обнаружил церковь полной студентов, осуждающих его проповедь. Он вызвал западногерманские войска, чтобы те очистили помещение от студентов, распространявших памфлеты — переиначенные тексты молитвы «Отче наш»:
Столица наша, иже еси на Западе, да будут погашены
Твои долги,
Да умножится прибыль Твоя и возрастут
Твои процентные ставки
И на Уолл-стрит, как и в Европе.
Булочку нашу даждь нам днесь.
И продли нам кредиты наши, как и продляем
должникам нашим,
И не введи нас во банкротство, но избави нас
от профсоюзов,
Ибо Твоя есть половина мира, власти и богатые,
В течение последних двухсот лет.
Мамона.
К 1968 году студенты-теологи также участвовали в демонстрациях, настаивая на том, что невозможно больше слушать церковные проповеди, не задавая вопросов и не ведя диалога во время службы, не обращаясь к темам аморальности германского государства, равно как и грубого произвола, чинимого на войне против Вьетнама. В сущности, церковь должна была стать дискуссионной группой, призванной повышать политическую и гражданскую ответственность и осведомленность в обществе. Наиболее выдающимся из этих студентов-теологов был беглец из Восточного Берлина Руди Дучке (его иногда называли Красным Руди).
Германская Эс-дэ-эс имела великолепную организацию в университетах. 17 февраля, сочетая тонкое чувство момента с умелой организацией, группа приняла студентов со всего мира, собиравшихся участвовать в митинге против вьетнамской войны. Международный конгресс по вьетнамской проблеме был первой крупномасштабной встречей представителей студенческих движений в 1968 году и совпал с самыми горячими днями «Тет Оффенсив», когда вьетнамская война освещалась телепрограммами во всем мире. В большинстве стран противостояние войне было не просто делом, снискавшим наибольшую популярность среди населения, — во многих случаях антивоенные группы представляли собой высокоорганизованные движения. Хотя иранские «революционеры» привлекали к себе внимание, как и американские и канадские военные, включая двух чернокожих ветеранов Вьетнама, которые салютовали сжатыми кулаками и скандировали, взявшись за руки: «Нет уж, дудки, не пойду!» (слишком поздно, поскольку они уже побывали там), — но все-таки по большей части это была европейская встреча: в ней участвовали немецкие, французские, итальянские, греческие и американские студенты. Они встретились для проведения в огромном зале Свободного университета продолжительной сессии, состоящей из речей и дискуссий (избыток слушателей, который мог составить не одну тысячу, планировалось отправить в два других больших зала). Главный зал был украшен огромным флагом Национально-освободительного фронта Северного Вьетнама и баннером с изречением Че Гевары, с которым трудно спорить: «Обязанность революционера состоит в том, чтобы делать революцию». Выступающие были самые разные: и Дучке, и лидеры других национальных движений, и драматург Петер Вайсс, чью пьесу «Марат/Сад» цитировали студенты всего мира.
На многих зарубежных активистов немцы произвели неизгладимое впечатление. Один из ораторов, двадцатисемилетний Ален Кривин, французский троцкист, который впоследствии стал одним из лидеров весеннего восстания в Париже, сказал: «Многое из тактики студентов, использованной в 1968 году, разучивалось годом раньше в Берлине и Брюсселе в ходе антивоенных демонстраций. Движение против войны во Вьетнаме было хорошо организовано по всей Европе. Дучке и немцы были пионерами в вопросах тактики при проведении демонстраций. Когда мы явились, у них уже были готовы баннеры и плакаты, свои собственные силы безопасности и все, что касалось тактики ведения вооруженной борьбы. Для меня и для других французов это было внове».
На Даниэля Кон-Бенди, франко-немецкого студенческого лидера, большое впечатление произвело то, как немецкое движение Эс-дэ-эс «вплетало» чисто студенческие проблемы в акции протеста по более общим вопросам. Французские студенты пригласили Карла Д. (Кадая) Вольфа, председателя немецкой Эс-дэ-эс в 1968 году, выступить перед студентами во Франции.
Руди Дучке, родившийся в 1940 году, был самым старшим из немецких студенческих лидеров. Тарик Али, лидер британского «Движения солидарности с Вьетнамом» (Ви-эс-си) и соучредитель подпольного обозрения» Блэк двоф» («Черный гном»), в течение недолгого времени выходившего в Лондоне в 1968 году, описывал
В своей речи на конгрессе он проводил параллели между войной вьетнамского народа за свободу и европейцев за разрушение классового общества. Затем он сравнил их борьбу со знаменитым «Великим походом» Мао 1934—1935 годов. За время исключительно тяжелого перехода девяноста тысяч китайских коммунистов через территорию Китая Мао создал своему движению репутацию в масштабах нации. Конечно, Дучке не упоминал о том, что половина людей Мао погибла в ходе этого долгого путешествия.
Дискуссии велись часами. Выступал Фриц Фрид. Он был немецким евреем — редкостью в послевоенной Германии. Он родился в 1921 году в Австрии и бежал от нацистов. Несмотря на принадлежность к другому поколению, Фрид был тесно связан личными отношениями со многими немецкими студенческими лидерами, особенно с Дучке. Немецкие «новые левые» особенно ценили его за выступления против сионистов и поддержку палестинцев. Немецкие «новые левые», подобно многим своим единомышленникам в Европе и США, рассматривали появившуюся палестинскую террористическую организацию под руководством молодого Ясира Арафата как еще одно овеянное духом романтики националистическое движение. Однако этим молодым немцам неловко было поддерживать организацию, поставившую недвусмысленную цель — убивать евреев, в том числе и живущих в Европе, поэтому их весьма вдохновляла возможность заполучить настоящего, выжившего в войну еврея в свои ряды. Отказ от поддержки Израиля наметился после Шестидневной войны и взлета Арафата. Однако он также совпал с угасанием интереса к ненасилию. Этих палестинцев интересовало только насилие, но отсюда следовало лишь то, что их можно было рассматривать как участников партизанской войны, подобных Че.
Выражения «движение за мир» и «антивоенное движение», бывшие на слуху у американцев, быстро стали старомодными в некоторых кругах левых. Европейские радикалы не были заинтересованы ни в окончании войны, ни в победе Северного Вьетнама. Они были склонны рассматривать «Тет Оффенсив» не как трагическую гибель людей, а как триумф угнетенного народа. Английский радикал Тарик Али говорил по поводу «Тет Оффенсив»: «Весь мир ощутил прилив веселья и энергии, и новые миллионы людей внезапно и с радостью перестали верить в мощь своих угнетателей».
На всех нас лежит бремя нашей истории. Американские активисты хотели положить конец агрессии. Европейцы желали поражения колониализму, хотели, чтобы США потерпели крах, как это произошло с европейскими колониальными державами. Это было особенно заметно, когда французы настаивали, что моряки в Кхе-Сан должны потерпеть столь же унизительное поражение, как французские солдаты в Дьен-Бьен-Фу. Постоянно появлявшиеся во французской прессе статьи, где задавался вопрос: «Является ли Кхе-Сан повторением Дьен-Бьен-Фу?» — являли неприкрытое желание, чтобы так оно и было. Европейским «новым левым» была свойственна характерная черта — ненависть к самим себе, и все грехи других они сопоставляли с теми, что присущи были людям в их странах. На взгляд французских и британских левых, американцы были колониалистами, а по мнению немцев — нацистами. Пьеса Петера Вайс-са «Вьетнамский дискурс» доказывала, что присутствие американцев во Вьетнаме было злом, подобным нацизму.
Утром следующего дня толпа, насчитывавшая приблизительно от восьми до двенадцати тысяч человек, появилась на Курфюрстендам — широком бульваре, тянущемся вдоль модных магазинов (они стали предлагать дорогую одежду в духе новых направлений моды с тех пор, как в результате изоляции Западного Берлина изучать рынок сделалось значительно проще). Удивительно, что в ряды студентов влились сотни жителей Западной Германии, которые пересекли Восточную Германию и провели предыдущую ночь в Берлине у товарищей. «Нью-Йорктайме», насчитавшая более десяти тысяч демонстрантов, назвала эту акцию «крупнейшим антиамериканским выступлением, когда-либо происходившим в городе». Через холодные, сырые, серые улицы Западного Берлина несли они причудливую смесь культур — портреты Че Гевары, Хо Ши Мина и Розы Люксембург — еврейки из Польши, придерживавшейся левых взглядов и убитой в Германии в 1919 году. Они выкрикивали лозунг, который постоянно слышался во время американских антивоенных демонстраций: «Хо, Хо, Хо Ши Мин! Эн-эл-эф победит!» Они прошли до городского оперного театра, где был застрелен Бенно Онесорг, а затем — до Берлинской стены, где вновь начали звучать речи. Дучке заявил приветствовавшей его толпе: «Скажите американцам, что настанет день и час, когда мы выгоним их, если они сами не избавятся от империализма». Но несмотря на весь свой очевидный антиамериканизм, Красный Руди, считавшийся главным сту-дентом-революционером в Европе, был женат на американке — студентке из Чикаго, изучавшей теологию.