1974: Сезон в аду
Шрифт:
— Что ты мелешь?
— Вот так несет службу новая городская полиция Западного Йоркшира при поддержке старой доброй «Йоркшир пост», друга всех легавых.
— Ты совсем свихнулся.
Я допил скотч.
— Все именно так и говорят.
— Так ты прислушайся.
— Иди на хер, Джек.
— Эдди?
— Что?
— Подумай о своей матери.
— Что ты хочешь сказать, сука?
— Может, ей уже хватит проблем, а? Еще недели не прошло, как вы похоронили отца.
Я наклонился
— Ты мою семью не трогай.
Я встал и достал ключи от машины.
— Тебе нельзя садиться за руль.
— Тебе нельзя садиться за печатную машинку, но ты же садишься.
Он встал, держа меня за плечи.
— Тебя подставляют точно так же, как Барри.
— Да отпусти ты меня, мать твою.
— Дерек Бокс — это полный п…ц.
— Отпусти.
Он сел.
— Ну потом не говори, что тебя не предупреждали.
— На хер, — прошипел я, поднимаясь вверх по ступенькам, ненавидя его вместе со всеми его лживыми потрохами и вонючим миром, в котором он жил.
Шоссе М1, из Лидса на юг, обычное для семи вечера плотное движение, дождь со снегом начинает мелькать в свете моих фар.
По радио — Элвис, «Ты всегда в моих мыслях».
По скоростной полосе, бросая взгляды в зеркало заднего обзора, бросая взгляды налево, цыганский табор остался позади.
Переключая станции, избегая новостей.
Внезапно из темноты появился поворот на Кастлфорд, как грузовик, слепящий дальним светом.
Я рванул через три полосы, со всех сторон гудки и проклятия рассерженных лиц-масок, попавшихся в ловушки собственных машин.
На дюйм от смерти, думая: давай.
Давай.
Давай.
«Постучи в дверь…»
— Ты пьян.
— Я просто хочу поговорить, — сказал я, стоя на пороге дома номер 11 и готовясь к тому, что большая красная дверь сейчас захлопнется у меня перед носом.
— Тебе лучше войти.
Толстая шотландка из соседнего дома сидела на диване перед теликом и смотрела на меня.
— Он немного выпил, — сказала Пола, закрывая дверь.
— Ничего страшного, — засмеялась шотландка.
— Извините, — сказал я и сел на диван рядом с ней.
— Я принесу тебе чаю, — сказала Пола.
— Спасибо.
— Тебе еще налить, Клер?
— Нет, я сейчас уже пойду, — ответила она и пошла за Полой на кухню.
Я сидел на диване перед телевизором, слушая шепот, доносившийся из другой комнаты, глядя на танцующую степ девочку, для которой были открыты дома и сердца миллионов телезрителей. Прямо над ней Жанетт улыбалась мне с телевизора своей слабоумной улыбкой.
— Пока, Эдди, — сказала шотландка Клер уже от двери. Я хотел было встать, но не двинулся с места и только
— Да, спокойной ночи.
— Ага, и веди себя хорошо, — сказала она, закрывая за собой большую красную дверь.
С экрана раздались аплодисменты.
Пола подала мне кружку с чаем.
— Вот, возьми.
— Извини меня за все это. И за прошлую ночь, — сказал я.
Она села на диван рядом со мной.
— Забудь.
— Всегда так выходит, и потом вся эта чушь, которую я вчера наговорил, на самом деле я не хотел.
— Все нормально, забудь об этом. Не надо ничего говорить.
В телевизоре роботы-инопланетяне ели картофельное пюре быстрого приготовления.
— Мне не все равно.
— Я знаю.
Я хотел спросить ее о Джонни, но вместо этого поставил чашку и наклонился, притянув ее лицо к своему.
— Как рука? — шепотом спросила она.
— Хорошо, — ответил я, целуя ее губы, подбородок, щеки.
— Тебе совсем не обязательно это делать, — сказала она.
— А я хочу.
— Почему?
В телевизоре обезьяна в фуражке пила чай.
— Потому что я тебя люблю.
— Пожалуйста, не говори этого просто так.
— Это не просто так.
— Тогда скажи еще раз.
— Я тебя люблю.
Пола оттолкнула меня, потом взяла за руку и, выключив телевизор, повела наверх по крутой-прекрутой лестнице.
В Мамочкиной и Папочкиной комнате,в спальне, было так холодно, что мое дыхание превращалось в пар.
Пола села на кровать и начала расстегивать кофточку. Ее голое тело покрылось гусиной кожей.
Я толкнул ее назад, на пуховое одеяло, мои туфли упали на пол с глухим стуком.
Она извивалась подо мной, пытаясь освободиться от брюк.
Я задрал ее кофточку и черный лифчик и начал сосать ее бледно-коричневые соски, легонько кусая их.
Она стала стягивать с меня пиджак и брюки.
— Ты такой грязный, — хихикнула она.
— Спасибо, — улыбнулся я, чувствуя смех в ее животе.
— Я люблю тебя, — сказала она и провела руками по моим волосам, нежно направляя мою голову вниз.
Я подчинился, расстегивая молнию на ее брюках и стаскивая вместе с ними бледно-голубые трикотажные трусики.
Пола Гарланд толкнула мою голову себе между ног и скрестила ноги у меня на спине.
Подбородок мой стал влажным. Когда он начал высыхать, его стало щипать.
Она толкнула мою голову обратно.
Я подчинился.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— Я тебя тоже, — пробормотал я, зарываясь лицом в ее лобок.
Она потянула меня наверх, к своим грудям.
Я целовал ее в губы, обжигая их вкусом ее собственной плоти.
Ее язык касался моего, вкус вагины на обоих.