1974: Сезон в аду

Пис Дэвид

— Почему ты отдаешь его мне?

Я смотрел на край плоского коричнегого поля, на голубое небо, которое постепенно становилось белым.

— У меня больше ничего нет.

Фрейзер положил бумажку в карман и достал блокнот.

— А что у тебя есть для меня?

— Не так уж и много, черт побери, — ответил Фрейзер, открывая блокнот.

— Признание?

— Не дословно.

— Подробности?

— Подробностей нет.

— Что он сказал насчет Жанетт Гарланд?

— Он

просто раскололся и все.

— Сьюзан Ридьярд?

— То же самое.

— Проклятье.

— Да уж, — сказал сержант Фрейзер.

— Значит, ты думаешь, это он?

— Он признает свою вину.

— Он не сказал, где он все это делал?

— В своем Подземном Царстве.

— У него не все дома.

— А у кого — все? — вздохнул Фрейзер.

Сидя в зеленой машине у бурого поля под белым небом я спросил:

— Это все?

Сержант Фрейзер опустил взгляд в свой блокнот и сказал:

— Мэнди Уаймер.

— Черт!

— Сосед нашел ее вчера около девяти часов утра. Она была изнасилована и повешена на проводе, на люстре. С нее был снят скальп.

— Снят скальп?

— Так обычно делают индейцы.

— Черт.

— Вашему брату этого не рассказывают, — улыбнулся Фрейзер.

— Снят скальп, — прошептал я.

— Там еще и кошки порезвились. Настоящий фильм ужасов.

— Черт.

— Тебя сдал твой бывший начальник, — сказал Фрейзер и закрыл блокнот.

— И они думают, что это сделал я?

— Нет.

— Почему нет?

— Ты — журналист.

— Ну и что?

— Они думают, что ты можешь знать, кто это сделал.

— Почему я?

— Потому что, выходит, ты был последним, кто видел ее в живых, вот почему, едрит твою.

— Черт.

— Она не упоминала о своем муже?

— Она ничего не говорила.

Сержант Фрейзер снова открыл блокнот.

— Соседи сообщили нам, что во вторник после обеда мисс Уаймер с кем-то ругалась. Согласно показаниям твоего бывшего работодателя, это было непосредственно до или сразу после того, как она встречалась с тобой.

— Я понятия об этом не имею.

Сержант Фрейзер посмотрел мне прямо в глаза и снова закрыл блокнот.

— Я думаю, ты врешь.

— Зачем мне врать?

— Не знаю. Может, по привычке?

Я отвернулся и уставился поверх мертвой бурой изгороди на мертвое бурое поле с мертвым бурым деревом.

— Что она сказала про Клер Кемплей? — тихо спросил сержант Фрейзер.

— Не так уж и много.

— А конкретно?

— А ты что думаешь, здесь есть какая-то связь?

— Это очевидно.

— Какая же? — спросил я, чувствуя, как хрипит мой пересохший рот и стучит мое влажное сердце.

— А ты как думаешь, на

хер, какая тут может быть связь, если она участвовала в следствии?

— Ноубл и компания это отрицают.

— Ну и что? Все знают, что это правда.

— И что дальше?

— И дальше все всегда упирается в тебя.

— В меня? А я-то тут при чем?

— Ты — отсутствующее звено.

— Которое типа все соединяет?

— А вот это я у тебя должен спросить.

— Тебе надо было быть журналистом, черт побери, — сказал я.

— И тебе тоже, — прошипел Фрейзер.

— Иди ты на хер, — ответил я, заводя двигатель.

— Все взаимосвязано, — сказал сержант Фрейзер.

Я дважды посмотрел в зеркало заднего обзора и выехал с площадки. На перекрестке Б6134 и А655 Фрейзер сказал:

— В полночь?

Я кивнул и подъехал к «макси», стоявшей перед пустым гаражом.

— Давай в Морли, — сказал сержант Фрейзер, взял мешок и вышел из машины.

— А почему бы и нет?

Осталась последняя карта. Я бросил взгляд в зеркало и выехал на дорогу.

Сити Хейтс, Лидс.

Стоя под белым небом, которое становилось серым и угрожало дождем, но никогда не обещало снега, я закрыл машину и подумал, что летом здесь, должно быть, очень неплохо.

Простая высотка постройки 60-х годов: облупившаяся желтая и небесно-голубая краска, тронутые ржавчиной перила.

Я поднялся по лестнице на четвертый этаж; стук мяча о стену, детский визг на ветру; я думал о Битлз и обложках их пластинок, о чистоте, о набожности и о детях.

Поднявшись на четвертый этаж, я пошел по открытому коридору мимо запотевших кухонных окон и приглушенных радиоприемников до желтой двери с номером 405.

Я постучал в дверь квартиры 405, Сити Хейтс, Лидс, и стал ждать.

Через несколько секунд я нажал кнопку звонка.

Ничего.

Я наклонился и поднял железную крышку почтового ящика.

От теплого воздуха глаза мои заслезились, было слышно, что по телевизору идут лошадиные скачки.

— Извините! — заорал я в щель ящика.

Скачки прекратились.

— Извините!

Снова глаз в ящик: к двери приближалась пара белых махровых носков.

— Я знаю, что вы там, — сказал я, выпрямляясь.

— Что вам надо? — спросил мужской голос.

— Просто переговорить.

— О чем?

Разыгрывая единственную оставшуюся у меня в руках карту, я ответил двери:

— О вашей сестре.

Ключ повернулся в замке, и желтая дверь открылась.

— А что с моей сестрой? — спросил Джонни Келли.

— Щелк, — сказал я, поднимая перевязанную правую руку.