1977
Шрифт:
Осталось лишь прорваться к Порталу. Делов-то. Ага, смешно.
– Если я что? – спросила Аня, не отводя от меня глаз.
– Если тебя арестуют… они тебя сломают. Заставят признаться в госизмене.
– Мрак какой-то сплошной, – тяжело вздохнула она.
– Но есть выход, Ань. Пошли в ванную, расскажу.
Под звук душа, чтобы прослушка нас не услышала, я рассказ ей на ушко мой план с паспортом СССР. В ее глазах испуг, страх, сомнение и черт знаешь еще что.
– Выбора нет, – кивнул я ей.
– Ну не знаю… – неуверенно протянула она.
–
– А как там в будущем? Кто генеральный секретарь? Освоили Марс? А машины летают?
– Там… хорошо. Ну, так что?
Она обреченно вздохнула и пожала плечами:
– Давай попробуем…
– Тогда иди, одевайся и потеплее.
– Вещи с собой брать?
– Нет. У меня если что купим.
Анька пошла в свою комнату, а я в кухню. В шкафчике отыскал кухонный нож.
– Что же я делаю… – прошептал я.
Этот план был просто идиотский: сымитировать, что Аня у меня в заложниках.Приставить ей нож к горлу, а дальше надеется, что менты и гэбэшник этот спасуют и отступят. Потом как-то выйти в подъезд. Как-то выйти на улицу, как-то уйти из двора, как-то добраться до Портала.
Только такой идиот как я способен на такое. Один преступник берет в заложники другого преступника. Глупость полнейшая! Приличные шпионы так не поступают.
А я и не шпион. Или как здесь говорят, я не разведчик вражеский.
Я – Серега, полжизни проводил интернет в квартиры.
Будут ли менты и гэбэшники печься за жизнь Аньки? За изменщицу Родине? Что возьмут и отступят? Дадут пройти…
Сомневаюсь.
Им вообще все равно прирежу ее или нет. Вот просто до лампочки. Если прирежу Аньку им даже проще станет, меньше заморочек будет – меньше допросов, меньше бумажной волокиты.
Но что если Литвиненков блефовал? Можно ли верить гэбэшнику на слово? Что если у них на Аньку ничего нет? Что если она до сих пор простая девчонка простой советской семьи, а не мой агент? В этом случае план сработает.
В любом случае выходить из квартиры придется. Либо с поднятыми руками, сдаваясь, либо так как я запланировал – прорываться, пусть даже таким идиотским способом. Другого варианта нет.
Сжав нож в руке, переместился в прихожку. Надел пальто, сунул ноги в ботинки, стал завязывать шнурки. Нож на полу. Тут и Анька подоспела. Увидела его. Я поймал ее взгляд, приложил палец к губам. Им же обвел квартиру. Прослушка, мол. Молчи. Ничего не спрашивай.
Она надела пальто. Застегнулась.
Я завязал шнурки, распрямился. Окинул ее взглядом. Кивнул на пальто. Надо снять. Так и сделала. Осталась только в черном свитере, юбке по колено и зимних сапогах.
Я зашел Ане за спину и приставил лезвие к шее. Шепнул ей:
– Не бойся. Все будет хорошо.
– Страшно, – едва слышно сказала она.
Я почувствовал, как ее пробирала дрожь. От ее тела шел жар, как от печи. Прости, Ань, только так. Другого не дано.
– Эй, вы там! Девчонка у меня! – крикнул я ментам. – Я ее убью!
– Только попробуй сученок! – взорвался отец.
– Мое условие: даете мне уйти, и я ее отпущу!
–
– Я ее убью! Я дурак! Я убью! – прокричал я, а затем шепнул Ане. – Давай…
– ПАПА! – жалобно вскрикнула Анька.
– Не тронь ее! НЕ ТРОНЬ!
Дззззз. Дззззз. Дзззззззззз.
Не убирая нож от горла Ани, свободной рукой открыл замок и толкнул дверь. Петли скрипнули, дверь обнажила лестничную площадку. Оттуда в квартиру кинулся отец, но не успел переступить порог. Чья-то цепкая пятерня властно схватила его сзади и дернула обратно, затем легко утащила в сторону, куда-то на площадку, за дверь, как какую-то игрушку в кукольном театре, которая отыграла свою роль. На месте отца появился человек в штатском. Тот, чья была пятерня. Черное пальто на распашку, коричневый костюм, серый галстук, белая рубашка. Гладко выбрит, волосы аккуратно зачесаны в сторону.
Немая сценка. Долгие несколько секунд молчания.
– Сергей, отпусти девушку, – наконец сказал он спокойно.
Знакомый голос – Литвиненков. На площадке еще один в штатском и на лестнице трое в шинелях. Все выглядит так, что на Аньку Литвиненкову совсем не плевать. Да и остальным вроде тоже. И это хорошо. Значит, Литвиненков блефовал, и на Аньку у них ничего нет. Значит, в данном случае она просто свидетельница.
Или все-таки мой агент, а им просто не нужен труп при задержании.
Или есть другие причины беспокоиться о ее жизни. В этих шпионских играх всегда все запутано.
– Хрен тебе! – протараторил я.
– Будешь работать на нас, – сказал Литвиненков. Глаза его пластиковые, как у куклы. – Я же говорил, есть разные варианты. Только сначала отпусти ее.
– Я ухожу! – с нажимом произнес я и, прикрываясь Аней, как щитом, медленно двинулся в подъезд. Крикнул: – П-шли вон! Вон!
Литвиненков сделал шаг назад. Кивнул туда, куда миг назад утащил отца.
– Уйдите.
Оттуда вышел Анин отец, зло зыркнул на меня, его пихнула в спину чья-то рука и, он не сопротивляясь, спустился по ступеням. За ним следом – оперативник. Безмолвные в шинелях тоже стали спускаться. Литвиненков пошел самым последним, спиной назад, не отводя от меня взгляд. Я продвигался вперед по шажочку, по шажку, выталкивая их все ниже, ниже, ниже…
На втором этаже Литвиненков произнес:
– Далеко не уйдешь.
Спустились. Вышли на улицу. У подъезда полукругом все те же лица плюс еще несколько людей в штатском, мать Ани и зеваки.
– Ушли! Пропустите! – рявкнул я, прижимая нож к горлу все сильнее.
Расступились. А мы по шажку к серой Волге, которая стояла рядом с подъездом. За ней примостилась бежевая «Копейка».
– Анечка, доченька! Это правда? – дрожащим голосом залепетала мать.
– Прости меня, ма, – хрипло ответила Аня.
Еле-еле тащимся к Волге, как по канату над пропастью. Один неверный шаг и хана. Слипшиеся вместе, воедино, как близнецы или пельмени в кастрюле. У нас один путь и одна участь, если мы оступимся – полетим в пропасть.