20 лет дипломатической борьбы
Шрифт:
Потрясенный Невиль Чемберлен задает вопрос:
– Но какого числа должна быть произведена эвакуация чехов с судетских территорий?
– Эвакуация должна начаться двадцать шестого сентября в восемь часов утра и закончиться двадцать восьмого, – отвечает Гитлер.
– Но это диктат! – восклицает Чемберлен.
– Нет, – отвечает Гитлер, – это меморандум!
Затем, одумавшись, он добавляет:
– Ну уж ладно, вы будете единственным человеком, которому я когда-либо делал уступку… Я предоставляю Чехословакии сорок восемь часов сверх назначенного
Лондон, 28 сентября. Чемберлен заявляет при выходе из самолета:
– Я все-таки не могу сказать, что положение безнадежно, поскольку чехословацкому правительству переданы новые предложения.
Но тем временем английский посол в Берлине Невиль Гендерсон телеграфировал в Форин офис из Берлина: «Лично Гитлер готов пойти на риск войны с Великобританией».
Берлин, 22 часа 30 минут. Внимание всей Германии приковано к вермахту, который готовится к нападению.
В окрестностях Мюнхена происходят передвижения значительных войсковых частей в направлении зальцбургской автострады. От мюнхенского вокзала почти беспрерывно отходят эшелоны.
Прага, 23 сентября, Градчаны.
Президент Бенеш говорит французскому послу Лакруа:
– Мы намерены объявить декрет о всеобщей мобилизации, поскольку германские войска сосредоточиваются на наших границах.
Прага, 23 сентября, 10 часов 30 минут вечера.
Патетический призыв президента Бенеша к населению Чехословакии:
«Наступил час, когда каждый должен отдать все свои силы на службу родине».
В Париже в 11 часов вечера. Небольшие объявления, напечатанные на белой бумаге, вывешены во всех мэриях. Они призывают под знамена один миллион человек.
– Франция должна ответить на принятые Германией военные меры, – говорит Даладье.
Париж, 26 сентября, форт Шатийон, 15 часов.
Унылый осенний дождь.
Перед высокими железными дверями форта молча стоят в очереди люди всех профессий с маленькими свертками в руках, ожидая, когда они смогут попрощаться с мобилизованными молодыми людьми, которые пока еще не отправились к месту своего назначения.
Всеобщая подавленность. Долгое ожидание.
Справа на авеню де Шатийон привлекают взор большие желтые и красные плакаты: «Французы, вас обманули!» А рядом: «Довольно шантажировать патриотизмом!»
Справа от двери какой-то продавец газет соорудил из сдвинутых ящиков широкий прилавок, над которым он водрузил два зонтика.
Газетные заголовки видны издали: «Долой войну!» – пишет во всю полосу «Аксьон франсэз», а чуть пониже: «Французы не хотят сражаться ни за евреев, ни за русских, ни за пражских франкмасонов». Тут же рядом газета «Эвр», во весь лист которой напечатан призыв: «Обеспечим же мир, пока нет войны!» Ниже, в газете «Жур», виден заголовок: «Неужели собираются воевать из-за процедурного вопроса?» Немного далее привлекают внимание цветные заголовки провинциальных газет. В «Эклер де Нис» ультрамариновыми огромными буквами набрана
Кто-то произносит:
– Со вчерашнего дня обстановка еще более осложнилась! Но, к счастью, наши министры в Лондоне!
Наконец железные двери приоткрываются. Родные и друзья один за другим проходят в форт.
Там настоящая суматоха. Полное отсутствие дисциплины. Ошеломленные офицеры смотрят, но не осмеливаются командовать.
Однако часом позже на Восточном вокзале обстановка совершенно другая. Масса знамен…
Автомобилям приказано останавливаться в некотором отдалении от вокзала, и поэтому на прилегающих к нему улицах – тишина.
Прибывают призывники, одетые в большинстве в голубые мундиры. Рядом с ними плачущие жены и громко кричащие дети.
Чувство большого достоинства преобладает при этих душераздирающих сценах расставания: «Рано или поздно, но надо покончить с Гитлером!.. Итак, черт возьми, сегодня мы отправляемся»… – кричат мужчины женщинам, которые в слезах остаются на перроне. И поезда с солдатами трогаются один за другим под чередующееся пение «Интернационала» и «Марсельезы».
Восемь часов вечера. Кэ д’Орсэ. В салоне послов много народа.
– Что же произошло во время двух только что проведенных в Лондоне совещаний, в которых участвовали Даладье, Боннэ и генерал Гамелен? Есть ли еще надежда на мир? – с беспокойством спрашивают друг друга депутаты и журналисты.
В 8 часов вечера появляется в состоянии крайнего возбуждения министр внутренних дел Альбер Сарро. Заметив атташе Боннэ, он спешит к нему:
– Я телеграфировал вашему министру, когда он был в Лондоне, дабы сообщить ему, что мы не имеем противогазов для раздачи парижскому населению. Я уведомил его о необходимости немедленно раздобыть миллион противогазов в Англии. Не знаете ли вы, каков результат?
– Но в Лондоне противогазов нет даже для лондонцев, – заявляет Луи Марэн, недавно прибывший из английской столицы.
Ожидание затягивается.
Наконец прибывает бледный и осунувшийся Жорж Боннэ.
– Война кажется неизбежной, – быстро говорит он журналистам, которые хотели задать ему ряд вопросов.
Сопровождающий его английский посол Эрик Фиппс проходит вместе с ним в его кабинет. В этот момент видно было, как Жорж Боннэ передал своему английскому коллеге документ, после чего англичанин тотчас же удалился.
Меморандум Боннэ довольно пространен. Его последний параграф гласит:
«Франция находится на грани войны, и в связи с этим вы, конечно, сочтете законной просьбу французского правительства к английскому правительству уточнить свою позицию по некоторым пунктам и прежде всего по вопросу о том, готово ли английское правительство объявить всеобщую мобилизацию в случае, если разразится война в результате предоставления Францией помощи Чехословакии, подвергшейся нападению со стороны Германии».