20 лет дипломатической борьбы
Шрифт:
И в то время, как французский министр поднимается, чтобы попрощаться, советский министр иностранных дел с невыразимой горечью добавляет:
– Мне отлично известно, что на днях в Бурбонском дворце в комиссии по иностранным делам один из ваших ответственных дипломатических работников сказал буквально следующее: «Я глубоко изучил франко-русский пакт – он никак не связывает Францию автоматически. Нет смысла поэтому его денонсировать, по-сколькуя в сущностия он не налагает на нас обязательства переходить к действиям».
Один
На повестке дня стоит вопрос и об окончании дискуссии по поводу жалобы и требований оружия испанских республиканцев, которые все еще продолжают бороться.
– Мы теперь не питаем иллюзий, – говорит дель Вайо. – После Мюнхена мы убедились, что никто в Европе не будет больше сопротивляться немцам.
Заседание Совета тянется бесконечно. Испанский вопрос – последний. Боннэ и Галифакс притворяются, будто не слушают дель Вайо, который внезапно в ожесточении и отчаянии повышает голос:
– Да, господа, израненный, покинутый, преданный всеми испанский народ будет продолжать борьбу. Поскольку не смогли установить справедливого мира, нам остается лишь бороться насмерть. Но когда-нибудь вспомнят о наших предостережениях и убедятся, что Испания была первым полем битвы во Второй мировой войне, которая теперь неотвратимо надвигается.
Тринадцатое марта 1939 года на Кэ д’Орсэ.
Бурный разговор между послом Германии и Жоржем Боннэ:
– Предупредите канцлера, что, если он аннексирует Богемию и Моравию, вступление немецких войск в Прагу будет означать разрыв Мюнхенских соглашений. Это будет окончательный шаг к европейской войне, – говорит наш министр.
В тот же самый час в Берлине, в громадном салоне нового здания имперской канцелярии, несчастный президент Чехословацкой республики Гаха, возвратившийся из Берхтесгадена, куда ему приказал явиться фюрер для вручения последнего ультиматума рейха, одиноко сидит в конце длинного стола заседаний.
Перед ним – документ, текст которого, по-видимому, краток. В случае, если он еще будет медлить с его подписанием, фюрер готов разрушить Прагу и крупные города Чехословакии, бросив на них немецкие самолеты. Сотни бомбардировщиков ждут приказа к вылету. Приказ этот будет отдан в 6 часов утра, если до тех пор Гаха не подпишет документ.
Проходят часы. Время от времени в салон заходят сотрудники Риббентропа. Гаха близок к обмороку. Ему делают укол. Он приходит в себя, но его рука еще слаба. Но с первыми проблесками дня он ставит свою подпись – и теряет сознание.
После этого в Париже в кабинет Жоржа Боннэ входит посол Германии. На нем черный парадный сюртук. В руке он держит письмо германского правительства французскому правительству, извещающее
«Президент чехословацкого государства доводит до сведения германского правительства, что в целях достижения окончательного умиротворения он, будучи в полном сознании и здравом уме, вручает судьбу чехословацкого народа и всей страны фюреру и Германскому рейху». Граф Вельчек добавляет: «Господин министр, фюрер принял эту декларацию, и германские оккупационные войска перешли сегодня в 6 часов утра чешскую границу».
Пораженный Боннэ протестует:
«Французское правительство считает, что оно находится перед лицом вопиющего нарушения Мюнхенских соглашений. Оно не может признать законной новую ситуацию, сложившуюся в Чехословакии в результате действий рейха».
В Берлине Риббентроп отклоняет протест. Он утверждает, что со времени парижских переговоров Чехословакия не должна более быть предметом обмена мнениями между двумя правительствами.
– К тому же, где вы видите ныне спорные вопросы? Германия и Чехословакия согласны во всем.
Но Кулондр, наш новый посол в Берлине, отвечает:
– Новые чешские представители, господин министр, были не в состоянии свободно выразить свою волю…
Узнав о новом германском акте насилия, Даладье впадает в бешенство. Он запирается один в своем кабинете. Через полчаса он говорит своим сотрудникам:
– Теперь нужно поставить себя в такое положение, чтобы не давать больше этому клятвопреступнику повода для нового вероломства, иначе с Францией будет покончено!
Моральная и почти физическая пытка, которой Гитлер подверг несчастного президента Гаха в ночь с 14 на 15 марта, вызывает возмущение в палате депутатов.
Окруженный большой группой людей, Луи Марэн говорит:
– Фюрер властвует сегодня над массой в восемьдесят миллионов человек. Прежняя Священная Римская империя германской нации восстановлена.
А с Чехией, как говорил Бисмарк, «Германия держит в своих руках всю Европу».
Во второй половине дня перед чешским посольством на Марсовом поле собралась толпа. В большом салоне вокруг посланника Осуского и его супруги собрались все те, кого Париж считает выдающимися деятелями.
В бюро чешского туризма на улице Фобур Сент-Онорэ – скопление народа.
Под двумя скрещенными флагами – французским и чешским – можно прочитать только что, как видно, написанные фразы: «Они четвертовали меня и в скорби я одинока, без друзей. О вы, все проходящие мимо, скажите, есть ли скорбь, подобная моей!»
Спустя шесть дней, 21 марта 1939 года, в Лондоне, в Букингемском дворце.
Торжественный обед.
Английская королевская чета официально принимает президента Лебрена с супругой.