20 лет дипломатической борьбы
Шрифт:
Внезапно во всех салонах послышалось дикое завывание.
– Это Гитлер выступает в берлинском Спорт-паласе, – флегматично замечает служащий, настраивая радиоприемник.
Без конца прерываемый бешеными овациями, фюрер говорит своим хриплым истерическим голосом:
«Как только судетская проблема будет разрешена, для Третьего рейха не останется больше в Европе территориальных проблем! Это последнее территориальное требование, которое я выдвинул в Европе, я гарантирую это!
Мы
Но наше терпение на исходе!
Словацкие территории должны быть возвращены мне первого октября, в противном случае будет война. Или Бенеш предоставит немцам свободу, или мы сами наконец отправимся добывать эту свободу!»
Овации и одобрительные выкрики усиливаются.
В салоне послов тяжкое молчание. Проходят часы.
Раздается телефонный звонок. Это посольство в Лондоне информирует Жоржа Боннэ, что Чемберлен после краткого совещания со своим послом в Париже Эриком Фиппсом только что передал в печать следующее коммюнике:
«Если, несмотря на все усилия английского премьер-министра, Чехословакия станет объектом нападения со стороны Германии, то немедленным результатом этого будет то, что Франция окажется вынужденной прийти на помощь Чехословакии, а Великобритания и Россия, конечно, будут на стороне Франции».
Однако, когда час спустя газеты опубликовали это коммюнике и выразили свое удовлетворение по этому поводу, указывая в большинстве случаев, что текст подлинника был написан собственноручно лордом Галифаксом, то службы Кэ д’Орсэ сделали редакциям любопытное уведомление:
«Будьте осторожны! Это коммюнике подозрительно!»
На следующее утро некоторые газеты, имевшие особо тесные связи с Кэ д’Орсэ, комментировали коммюнике следующим образом:
«Позволительно задать себе вопрос, не составлено ли это коммюнике с целью усилить напряженность в отношениях с Германией и сыграть на руку Советам, которые толкают нас к войне!»
И чтобы успокоить умы, Даладье счел полезным сделать следующее заявление:
«Бывшие фронтовики, есть ли необходимость говорить вам, что правительство, которое я возглавляю, не пренебрежет никакой возможностью ради сохранения почетного мира!»
Двадцать седьмое сентября, 9 часов вечера.
На тротуарах перед Кэ д’Орсэ стоит плотная, нервозно настроенная толпа народа.
Двор министерства заполнен автомашинами.
Вестибюль и салоны бельэтажа освещены, как во время торжественных приемов. Во всех кабинетах все на своих местах. Из всех столиц непрерывно поступают телеграммы. Начало войны кажется неизбежным завтра в 14 часов, как об этом объявляется в последнем ультиматуме, направленном вчера вечером фюрером правительству Праги.
Однако Рузвельт только что предложил
Дверь кабинета министра тотчас же наглухо закрывается. Приняв решение использовать инициативу Рузвельта и добиться ее поддержки Римом и Лондоном, министр принимается в связи с этими задачами за работу со своими сотрудниками.
Поскольку оказывается, что в палате депутатов нет радио, многие из депутатов пришли в салоны и различные кабинеты бельэтажа Кэ д’Орсэ, где по радио транслируются последние новости.
– Здесь такое настроение, как на тонущем корабле, а не как в рабочем учреждении, – ворчит Луи Марэн.
В первом салоне депутат Жакино разговаривает с журналистом Дебю-Бриделем по поводу заседания Совета министров, которое закончилось, как говорит он, в обстановке всеобщего смятения.
Сидя между Жоржем Боннэ и Альбером Сарро, напротив президента Лебрена, рассказывает он, председательствовавший Даладье заявил:
– Господа, я решил объявить всеобщую мобилизацию.
Тотчас же вмешивается Жорж Боннэ:
– Но наш начальник штаба военно-воздушных сил генерал Вийемен разъяснил по возвращении из Германии, что в течение не более чем двух недель наши воздушные силы могут быть уничтожены!
– То, что вы говорите, чрезвычайно важно, – возражает Поль Рейно. – Но если бы Гитлер знал ваши высказывания, то зачем ему было бы отказываться от нападения на Чехословакию?
Даладье в растерянности. Он наскоро пишет записку сидящему напротив него Лебрену: «Господин президент республики, я имею честь вручить вам прошение об отставке моего кабинета».
Но Жорж Боннэ перехватывает бумагу и тотчас же начинает шепотом разговаривать с президентом Альбером Лебреном.
– Ваша отставка преждевременна, – тихо говорит Сарро Даладье, – следует подождать.
Правительство остается расколотым, и страсти продолжают разгораться.
Что касается некоторых журналистов, которые выполняют свой долг, публикуя, как обычно, известия о поступающих новостях, включая, естественно, и сведения о подготовительных мерах к германской мобилизации, то правая печать третирует их как «сборище кровавых подлецов», а совершенное ими преступление, заключающееся в том, что они распространили в многочисленных французских газетах сообщение о германской мобилизации, заслуживает, по их мнению, самого строгого наказания.
Юморист из газеты «Эвр» Ла Фушардьер, сторонник мира любой ценой, поступает еще хуже!
Напоминая в своей статье, что особым знаком сторонников Генлейна является ношение белых чулок, он пишет: «И вот встает вопрос о войне, и это потому, что Гитлер хочет предоставить судетским немцам право носить белые чулки, а наш священный долг, по-видимому, заключается в том, чтобы поддержать наших чешских друзей, желающих заставить судетских немцев носить цветные чулки!»