20-ть любительских переводов (сборник)
Шрифт:
Иногда есть преимущества в том, чтобы быть «внушаемым человеком», даже если «внушения» исходят от вас самих. Я растворилась в вине, музыке и прекрасном освещении фасада колокольни. Я позволила им всем освободить меня от семнадцатого века, а также и от моего собственного.
2.
– Ты опоздала, – недовольно сказала Кора.
– Извини, Гиперлуп был…
– Мне без разницы, готовься к сеансу, – прервала она мои объяснения.
Я кинула
Но не после того, когда произошла очередная сцепка с разумом Марии. Все было потом довольно необычно.
Я стою рядом с отцом, протягивая указательный палец. Резкий укол – он вонзает маленький нож в мой палец и на подушечке распускается ярко-красное соцветие. Он осторожно прикрепляет предметную иглу к платформе своего новейшего маленького микроскопа с одной линзой, подносит его к свету и начинает двигать винт, который регулирует расстояние иглы, относительно линзы. Я кладу палец в рот и облизываю его.
«Теперь я могу идти, отец?»
«Естественно нет. Ты будешь записывать. Питер!»
Пожилой художник выходит вперед, неся бумагу и перо.
«Но я должна идти сейчас. В… в церковь», – говорю я.
Отец хмуро смотрит на меня и говорит то, что он всегда говорит: «Домхейд. Ваанвурстеллинген (голландский). Ты нужна мне здесь».
«Но...»
«Достаточно, но! Неси книгу!»
Негодование. Отчаяние. Послушание.
Сцепка разорвалась.
– Полагаю, что этого достаточно, – произнесла неохотно Кора, – к сожалению изображения, не такие четкие, как на вчерашнем втором сеансе. – Елена! Не будь такой неряхой со мной!
– Это не моя «неряшливость», – ответила я. Боже, она вызывала во мне неприязнь.
– Сеанс был… странным, необычным, – продолжала я рассказывать, – Мария была рассеяна, расстроена, потому что половина ее разума, была заполнена образом Виллема.
– У меня сложилось впечатление, что она должна была встретиться с ним в церкви, пока ее отец не сорвал ее планы.
– Ян, что значит слово Домхейд?
– Глупость, дурость, – ответил он.
– А Ваанвурстеллинген?
– Суеверие, заблуждение, а кто из них это произнес?
– Отец, это он адресовал Марии.
– Касательно чего?
– Ее похода в церковь. Она говорила…
– Если наш уважаемый историк
Почему-то она на него злилась. Интересно почему?
Он улыбнулся мне и сказал: «Тогда мы начнем с самого начала. Но сначала я только сообщу что у Левенгука была репутация… как вы американцы говорите? «хладнокровного рационалиста», который презирает веру во что-либо сверхъестественное. Для него не существовало ничего, чего он не мог бы потрогать или увидеть».
– Я не думаю, что Мария действительно собиралась в церковь, – высказала я свои наблюдения, – думаю, что у нее там была назначена встреча с Виллемом.
– Ты думаешь? – вопросила Кора, – разве ты не знаешь? Боже, ты же была в ее разуме!
Ян произнес спокойным тоном: «Воспоминания несут в себе вторичные впечатления и эмоции. И они также являются информацией. В 1674 году Левенгук написал в Королевское общество об исследовании клеток крови. Итак, теперь у нас есть сведения, что в тот год Виллем еще не исчез из жизни Марии. Да, Кора, мы начнем прямо сейчас».
Позвонив на мобильный Лейлы, почему-то ответила наша кузина Донна и неясный холодок пробежал у меня по спине.
«Где она?»
«Вернулась в больницу, – ответила Донна, – мне позвонил сосед твоего отца. Мне жаль, Елена». Но в голосе Донны слышались нотки нетерпения. Она никогда не говорила так неприкрыто, но я знала, что на каком-то уровне, Донна считала депрессию, даже клиническую депрессию, эгоистическим потаканием своим желаниям.
Она верила в самый худший стереотип энергичных людей: «Просто приди в себя». «Просто смирись с этим». «Не думай так много о себе». Домхейд. Ваанвурстеллинген.
Я спросила: «Что случилось?»
«У Лейлы был один из… один из «приступов». Она забралась на крышу и пригрозила спрыгнуть. Полиция отговорила ее».
«Если будет рейс сегодня вечером, я завтра прилечу».
«Нет, не надо».
Донна поднесла телефон ближе к лицу, как будто это могло лучше убедить меня. На два десятилетия старше нас с Лейлой, она внезапно напомнила мне Марию средних лет из нашей первичной фиксации, женщину чьи воспоминания я разоряла каждый день.
«Послушай, Елена. Ты не сможешь здесь ничем помочь. Доктор сказал мне, что Лейла не может принимать посетителей, а также контактировать с кем-либо из внешнего мира, по крайней мере в течение недели. Это один из этапов лечения. Тебе лучше оставаться на месте и просто продолжать свои исследования».
«У нас осталось двенадцать дней, на аренду оборудования».
«Используй их все», – посоветовала Донна.
Я-то была уверена, что она и понятия не имела, в чем заключалось мое исследование, и не одобрила бы его, если бы знала: «Насколько это полезно?»