20-ть любительских переводов (сборник)
Шрифт:
Вот что происходит, когда умирает ваш последний родитель. В современном мире умереть бюрократически, очень сложно, так так существует огромное количество бумажной волокиты. Необходимо организовать похороны. Соседи приносят запеканки, пирожные и сковородки с лазанью, вам ничего из этого не хочется. Вы и ваши близкие, ощущают себя сиротами, независимо от того, сколько вам лет. И в конце концов, по крайней мере один из вас, должен разобраться с одеждой, мебелью и домом умершего родителя. И если этот человек не вы, ощущение вины не покидает вас не на миг, из-за того, что вы в этом не участвуете.
Вот
Из-за собаки, социальные сети взрываются потоками информации о вашем родителе, дезинформацией, со злобными нападками, с аргументами о том, может ли клиническая депрессия привести к насилию или это клеветническое предубеждение. Даже если вы не носите фамилию своего родителя, вас все равно подозревают: «Можете ли вы сделать то же самое? Есть ли у вас собственная собака? Проверял ли SPCA [106] благополучие вашей собаки? Если медицинские записи каких-либо его детей, которые до смешного легко взломать, показывают госпитализацию в связи с клинической депрессией, и с ними обращаются так, как если бы они все были потенциальными убийцами домашних животных.
106
Общество по предотвращению жестокого обращения с животными.
И все равно кто-то должен заниматься одеждой, мебелью и домом. Если это не ты, то это не имеет значения. Вы, как и многие другие в похожей ситуации, будете винить себя. Даже если ваше оправдание – это шанс, раз в десятилетие воспользоваться самым сложным неврологическим оборудование планеты, для развивающейся научной дисциплины.
Я поставила на то, что Лейла, которая справилась со смертью папы лучше, чем я смела надеется, что она будет в порядке одна, в течении трех недель. Я сделала ставку на то, что ее депрессия не возобновится. Я рискнула и проиграла. Хуже того, так же поступила и Лейла.
Мой просчет.
Моя вина.
3.
Ранним утром, я забронировала рейс домой на послезавтра. Я сообщила университету, что мы проведем три сеанса сегодня и два завтра, и они же могут быть и последними. Коре бы это не понравилось. Она бы конечно запланировала больше сеансов. Потому что растущий объем исследований показал, что полученные воспоминания всегда были более сильными и подробными, по крайней мере с одним днем отдыха между сеансами.
Ей и не понравилось: «Нет!.. Черт возьми, Елена, это несправедливо по отношению ко мне! Мы же здесь все тянем одну лямку, не будь такой эгоисткой!»
«Прости,
«Ты должна выполнить контракт, который мы подписали с университетом! Что такого важного, что это не может подождать лишнюю неделю? Еще одна семейная перестрелка?»
В тот же миг Ян оказался перед Корой, его хрупкое тело было каким-то угрожающим: «Кора заткнись!» – сказал он. Еще один американизм, несмотря ни на что, заставил меня моргнуть.
Кора сделала шаг назад, нахмурилась, но сумела, напрягаясь выдавить: «Извини». И вот в такой атмосфере мы и начали работать.
Я спешу домой из Ньиве Керка, Виллем занимает мой разум. Отец ожидает перед домом, хмурится: «Где ты была?»
Я не отвечаю, но, когда я снимаю плащ и передаю его Джозьфьену, он смотрит на крошечный золотой крестик, который теперь я ношу на цепочке.
«Опять в церкви? Домхейд. Ваанвурстеллинген. Они кормят тебя ложью: зиелен, энгелен. (голланд.) В тебе нет никакого зиелена, дочь моя. Мир является таким, каким ты его видишь и каким я вижу его через линзу. Все остальное – сказки и россказни».
Я в замешательстве. Он говорит со мной с добротой, с… нет, не с пониманием, с какой-то другой интонацией, может с жалостью?
Я еще в большем замешательстве, когда он, взяв меня за руку, повел в мастерскую мимо Джозьфьена, смотревшего нам вслед с отрытым ртом.
Отец протягивает мне микроскоп: «Взгляни, что я обнаружил, Мария. Мы обязаны это записать».
Я смотрю через линзу микроскопа. Головастики с длинными тонкими хвостами плавают как угри, но они слишком малы, чтобы быть головастиками: «Что они такое?»
Отец кажется смущен, что еще больше сбивает меня с толку: «Они от моего … это мое семя. Это откуда приходит жизнь. В каждой из этих зверюшек, содержится все необходимое, для формирования ребенка».
«И мамы?»
«Он лишь приютила в себе, ребенка для развития, – а затем, когда Джозьфьен принес поднос с сыром, элем и ароматным свежим хлебом для ужина отца, он причудливо добавил: – Мама сама испекла ребенка. Она сама как печка».
Его голос меняется: «Ты должна приступить к работе. Поскольку ты здесь отсутствовала, чтобы делать заметки, мне пришлось самому написать письмо в Королевское общество. Теперь сделай пожалуйста копию».
Виллем. Виллем. Виллем…
Я сижу за столом, подтягиваю к себе письмо отца, написанное им темно-коричневыми чернилами и начинаю копировать его в книгу.
– Ее книга записей включает копии его писем! – воскликнул Ян, прежде чем я что-то смогла сказать, – этот факт никогда не был известен!