20-ть любительских переводов (сборник)
Шрифт:
Донна могла выглядеть как Мария ван Левенгук, но внутри, она была больше похожа на то, как Ян характеризовал Антония ван Левенгука: «Хладнокровный рационалист».
Я попросила: «Как только будет разрешено, ты навестишь Лейлу, а потом сразу же позвонишь мне?»
«Конечно. Тебе дать номер ее доктора?»
«У меня он есть».
«А ну да, - произнесла Донна, и в ее голосе я услышала, что она то знает не только о предыдущих пребываниях Лейлы в больнице Брайарклифф [104] , но и обо всем, что связано со смертью моего отца. Или это была просто моя чувствительная внушаемость?»
104
Поместье
«Благодарю тебя, Донна».
Ее лицо смягчилось: «Сожалею, что это происходит с тобой».
И хотя на этот раз слова ее были искренними, мне захотелось крикнуть ей, что это произошло не со мной, это случилось с Лейлой, как это случилось с папой, и никто из них, не мог ничего с этим поделать. Донне следовало бы благодарить всех богов, в которых она верила, возможно ни в одного, что своенравная удача семейного генетического проклятья пощадила ее, как частично пощадила и меня.
Нет никакого учета генов.
В сеансе следующего дня, Мария была одета в безжалостный черный траур.
Отец рявкает: «Носи… какие-то более жизнеутверждающие одеяния…». Я не отвечаю и он, качая головой, возвращается обратно к своей бесконечной работе. Я нахожусь рядом с ним и записываю все, что он говорит, измерения, процедуры и описания. Он будет использовать мои записи, в своем письме Королевскому обществу. Питер ожидает, сидя своей очереди, чтобы посмотреть в микроскоп и зарисовать увиденное. Образец дерева, волосы из его парика, зубной налет – все это занимает много времени.
Кто-то взывает у двери.
Отец говорит: «… не открывай, гости незваные».
Я встаю и заглядываю в щель между закрытыми ставнями: «… это сын мясника, отец. Он приносит…».
«Получи мясо. Питер… это...».
Я подхожу к двери, забираю посылку, отдаю мальчику монеты. Передаю мясо Джозьфьену, он делает реверанс. Я наливаю глоток воды из кувшина, стою неподвижно и не пью.
И снова образы в моем сознании были расплывчатыми, сформированными только наполовину, соответственно я и улавливала всего лишь несколько слов из каждой произнесенной речи. Мария не обращала внимания на свою собственную жизнь. Образ Виллема был почти также прочен в ее сознании, как и предметы в комнате, образ, наполненный отчаянием. Почему повзрослевшая Марина вообще вспомнила этот день? Возможно это было похоже на то, как многие другие помогали ее деспотичному отцу в его работе, скорбя по своему погибшему солдату.
«Мария! Подойди!»
В голосе отца слышится возбуждение. Я спешу в мастерскую, где отец держит крошечный микроскоп, разглядывая что-то на предметной
«Я не хочу…».
«Посмотри!»
Обиженная, я повинуюсь и… чуть не роняю микроскоп от удивления.
«Неумёха! Осторожней!»
«Что это?»
Отец-отец! – ухмыляется как мальчишка. Питер встает, держа перо и в замешательстве смотрит на нас. Отец говорит слова, которые я, Елена, тщательно выучила на голландском, он произносит: «Маленькие зверюшки».
– Опять 1674 год, – констатировал Ян, когда этот долгий сеанс наконец-то закончился, – это был год, когда Левенгук впервые увидел своих «зверюшек» в воде из озера Беркельс [105] и никто, даже Гук, никогда не видел их раньше.
– Так, приземляемся! – ликовала Кора, – мы получили это!
Ян продолжал, как будто и не было Коры, причудливо скакавшей по лаборатории: «Он отправил описания и рисунки в Королевское общество, говоря что движение «зверюшек» было «удивительно наблюдать» и также…
105
Небольшой водоем в окрестностях Делфта.
– Елена, ты в порядке?»
– Голова разболелась, – я уселась на кушетке, отчего боль только усилилась.
– Запиши разговор, пока ты не забыла его, – как всегда забеспокоилась Кора, – прямо сейчас!
– Елена… – произнес Ян.
– Нас там трое, – выпалила я, – не двое.
– Трое? – переспросил Ян.
– Я, Мария и ее память о Виллеме, он настолько силен, что это практически его ясное присутствие. Я никогда не испытывала ничего подобного.
– Разговор! – еще раз напомнила Кора, немедленно, или это не будет считаться «сразу после сеанса!»
Мы записали его. Моя головная боль стала еще сильней. Теплые карие глаза Яна, смотрели на меня с беспокойством. Это почти так же дезориентировало меня, как и сеанс. Я беспокоилась о Лейле, о папе. И я это не получала.
«Получи мясо...».
Я перегнулась через спинку стула и меня вырвало на пол.
Ян настоял на том, чтобы отвезти меня домой, на своей миниатюрной машине. Кора наблюдала за нашим уходом, и когда он взял меня под локоть, чтобы вести вниз по ступенькам, я мельком увидела ее лицо. Так вот почему она была так раздражительна с ним вчера и так холодна сегодня. Она подкатывала к нему, а он не отреагировал.
Когда машина проехала Рыночную площадь, я произнесла: «Пожалуйста, не входи. Я в порядке».
«Хорошо, – ответил он, – но ты позвонишь мне, если вдруг тебе станет хуже? Я указан в списке университетских контактов».
««Да, благодарю», – сказала я, зная, что не сделаю этого, ни звонить, ни чувствовать себя хуже, потому что сегодня вечером, мне нужно поговорить с врачом Лейлы.
Я могла бы и не тревожиться. Лейла была «в том же состоянии». Никаких изменений.