2000 метров над уровнем моря[= Аданешь]
Шрифт:
— Что ты делаешь в этой стране чужеземец? — произнес он на ломаном английском языке жутковатым, похожим на раскаты грома, голосом.
— Я?.. Изучаю историю государства, — нашелся я, — традиции и обряды его народов.
— Это ты убил моего брата Мехрета? — Он пристально посмотрел мне в глаза.
Я понял, что это все же не мистика, а брат-близнец.
— А ты, наверное, Джифар?
— Верно, — оскалился тот. — Так зачем ты это сделал?
— Твой брат первый начал, — брякнул я первое, что пришло на ум, понимая, что отпираться бесполезно — этот тип уже все знает.
— Зачем ты пришел в его дом?
— Мне нужна была
— А-а, значит, ты решил украсть то, что по праву принадлежит мне, и при этом убил моего брата и его людей. А теперь еще и моих людей. Не много ли ты себе позволяешь, чужеземец? Как ты думаешь, что тебе за это полагается?
Он повернулся к толпе и что-то прокричал. Толпа взорвалась радостными возгласами.
— Значит, изучаешь обряды?.. Ты когда-нибудь слышал о древнем обручальном обряде племени Афар?
Я напрягся. Наверное, даже вздрогнул.
— Вижу, что слышал, — усмехнулся он. — Сейчас у тебя будет возможность не только познакомиться с этим обычаем поближе, но и лично принять в нем участие. У нас как раз намечается свадьба. Азим, — обратился Джифар к молодому худощавому парню с взглядом волка, и тот выступил вперед. — Вот и наш жених. А Бисрат, — он подошел к совсем юной девушке, — его невеста. И очень скоро то, что сейчас висит у тебя между ног, будет украшать ее прекрасную шею.
Джифар подошел ко мне вплотную, его огромная лапа стиснула мою челюсть.
— Кто ты такой? — прорычал он, склонившись и глядя мне прямо в глаза.
— Журналист, — с трудом ворочая губами, ответил я.
— Журналист, говоришь? — Джифар отступил назад. — Это твои вещи? — спросил он, пнув ногой лежащий на земле кофр. — Очень хорошо. Я видел, у тебя там и камера приготовлена. Вот мы сейчас и снимем кино про то, как английский журналист…
— Я русский, — прохрипел я.
Губы пересохли и потрескались. Перед глазами все плыло, я уже начинал туго соображать. Окружающий мир утратил реальность.
— Русский? Не знаю таких. Неважно. Вонючая белая обезьяна лишается мужского достоинства! А потом мы отдадим тебя собакам на съедение. Они будут рвать твою живую плоть, а ты будешь кричать. Но никто не придет тебе на помощь. Ну что, хорошее кино я придумал?
Джифар загоготал, а я стал терять сознание.
— Эй, не сейчас, рано еще!
Он вновь схватил меня за челюсть и что-то гаркнул в сторону. В ту же секунду ко мне подбежал мальчишка и плеснул в лицо водой из какой-то плошки.
— Вот видишь, журналист, мне для тебя даже воды не жалко, — сказал Джифар. — Лишь бы ты смог во всей красе ощутить, что такое, когда тебя кастрируют.
Он снова загоготал, и толпа поддержала его.
— Прежде, чем солнце скроется за святой горой, от тебя останутся только обглоданные кости.
Джифар повернулся к толпе и стал что-то быстро говорить. Откуда ни возьмись, появился небольшой складной столик, который установили метрах в десяти от меня. Из моего кофра кто-то извлек кинокамеру и пристроил на столике. Толпа подошла ближе, обступив столик и разглядывая доселе невиданную штуковину. В этом племени мужчины, видимо, играли главенствующую роль, поскольку даже теперь, женщины и дети жались позади, а мужчины, и в первую очередь самые матерые воины, сгрудились вокруг вождя, переводя взгляд с камеры на меня. Было ощущение, что из всей этой толпы, а их тут было не меньше сотни, включая женщин и детей, только Джифар был более-менее образованным и знал многое о том, что происходит
— Журналист, как включается эта штука?
— Пошел ты! — прохрипел я.
Какой-то парень подошел ко мне и ударил в живот. Я чуть не задохнулся, а когда, наконец, отдышался, посмотрел ему в глаза и смачно плюнул в лицо. Парень выхватил из-за пояса здоровенный нож и приставил мне к горлу.
— Журналист! — крикнул Джифар. — Ты же не хочешь умереть в безвестности.
И тут шальная мысль промелькнула у меня в голове. Как же я забыл?! Сюрприз от Самоделкина! Дешево я им не дамся. Если уж суждено отправиться в мир иной, то только в компании, скажем, десятка этих дикарей. А главное — в компании Джифара. Он явно по Мехрету соскучился. Вот пусть эти братья-разбойники там, в аду, и веселятся, как хотят, да похищают… кого?.. чертенят, если смогут. Мне даже стало весело от этой мысли, но улыбаться уже сил не было.
— Джифар! — выдавил я из себя.
Тот поднял руку, и толпа смолкла. Голос мой был слаб, требовалось прикладывать немало усилий, чтобы вообще говорить. Слова, с хрипом вырывавшиеся из пересохшего горла, с трудом достигали ушей притихших афарцев.
— Сбоку на камере круглый переключатель. Поворачивай, пока красная точка не окажется внизу.
С каким-то странным наслаждением я наблюдал, как Джифар, ни о чем не подозревая, старательно устанавливает регулятор в положение боевого взвода. Легкое возбуждение охватило меня.
— Теперь заведи пружину. До упора.
Мотор камеры работал от пружинного завода, которого хватало на тридцать три секунды непрерывной работы. Так были устроены многие кинокамеры.
— Теперь нажимай на большую кнопку спереди и снимай…
Джифар сказал что-то стоявшему возле него парню и сунул камеру ему в руки. Тот повертел ее немного, потом приставил окуляр к глазу и навел объектив на своего вождя.
— Ха-а! — закричал Джифар.
— Ха-а! — отозвалась толпа.
Застрекотала камера. Джифар зашел перед объективом и стал что-то говорить, повернувшись лицом к «оператору». Я смотрел на это представление и про себя отсчитывал секунды. Двенадцать… Тринадцать… Четырнадцать… Вождь афарцев вновь что-то громко крикнул, толпа взревела. Двадцать один… Двадцать два… Джифар повернулся ко мне, заслонив оператора.
— Ну, вот и все, журналист.
Двадцать восемь… Двадцать девять…
— Джифар, я забыл тебе кое-что сказать.
— И что же? — удивился тот.
— Привет тебе. От Мехрета.
Яркая вспышка, возникшая позади Джифара, на мгновение ослепила меня. Грохнуло мощно, пронзительно, больно ударяя по ушам. Я заметил, как в глазах Джифара успел промелькнуть испуг. Земля дрогнула, и в ту же секунду его швырнуло к моим ногам. Что-то со звоном врезалось в столб прямо у меня над головой. Густое облако песка и пыли мгновенно окутало все вокруг. Раздались вопли, стоны. Когда пыль улеглась, страшная картина предстала моему взору. Там, где только что толпилась чуть ли не вся мужская половина племени, была груда изуродованных тел. Еще десятка два афарцев со стоном отползали в сторону. Я не мог поверить своим глазам. Что за адскую смесь подложил в эту камеру Самоделкин! Нелепо, конечно, благодарить Джифара, но именно он так вовремя заслонил меня своим могучим телом, и я остался жив.