2007 № 08
Шрифт:
И вот — аквариумная тетра. Амазонская тетра… Оливия всмотрелась в мутноватую воду и нервно рассмеялась. Забарабанило по окну
— на улице мело, и злой ветер швырял в стекло горсти снега. Но здесь, внутри, стояла влажная жара, по окну стекали крупные капли, и в них отражалась зелень листвы. Оливия провела пальцем по стеклу, и капли соединились в ручеек. «Зимы не будет», — прошептала Оливия. Из комнаты послышалось хлопанье птичьих крыльев. «Голубь возится снаружи на подоконнике, — объяснила себе Оливия. — Просто замерзший голубь».
Вечерами она выключала верхний свет и с ногами забиралась в кресло. Третий год шел дождь над
В окно барабанил тропический дождь, и в мгновения тишины между ударами капель был слышен тихий шорох. Оливия знала, что это растут цветы. В последнее время они множились особенно бурно, и стоило прикоснуться к любому побегу, как он начинал тянуться и ветвиться, набухая липкими почками. «Амазонская тетра, надо же, — думала Оливия, — славная шутка». Плюшевый котенок вдруг становился теплым и гибким, беззвучно разевал розовую пасть, полную зубов-иголочек, и выворачивался из рук. «Я же играла, — говорила Оливия, — я просто играла». Но не знала — верит ли себе. Она задремывала и через опущенные ресницы видела тучи желтых бабочек, кружившихся над влажными листьями бегоний.
Несколько дней спустя ясным утром, полным ледяного золотистого света, Оливия увидела, что стена на кухне покрылась паутиной трещинок. Штукатурка осыпалась, обнажив рыжий кирпич. Сквозь проплешины пробивались толстые белесые нити. Они тошнотворно колыхались на сквозняке и на первый взгляд казались червями — живыми и извивающимися. Оливия долго смотрела на них, будто загипнотизированная, а потом в ужасе бросилась в комнату.
В углу у окна, вплотную придвинутый к стене, стоял гигантский прямоугольный горшок с бугенвиллеей — багровое облако цветов на мощных узловатых побегах. Оливия раздвинула стебли и всмотрелась в заросли. Земли почти не осталось — все пространство занимали плотно переплетенные корни. Обожженная глина горшка давно раскрошилась под их напором, и корни впились в стены, взламывая кирпич.
На плечи посыпались малиновые лепестки, защекотало в носу. Оливия выбралась наружу. На пальцах осталась сухая пыль — Оливия машинально потянулась к кувшину с отстоявшейся водой. Задумчиво покачала его, глядя, как колышется зеленая пленка на поверхности. «Сломанная стена — страшно, но объяснимо», — сказала она себе. Это не рыбка («Розыгрыш!» — испуганно закричала внутри Оливия Разумная). От бугенвиллеи придется избавиться — жаль, но ничего не поделаешь: не позволять же растению разрушать дом. Оливия со вздохом взглянула
Стена под подоконником раскололась, и сквозь трещину с улицы пробивался мягкий зеленоватый свет. Оттуда тянуло влажным, прелым жаром — скользкой палой листвой, синими поганками на гигантском гниющем бревне, мясистыми цветами с гладкой, восковой сердцевиной. Парная тишина взорвалась хлопаньем крыльев и хриплым птичьим воплем. Пол качнулся и медленно ушел из-под ног.
Телефон был усыпан сухими листьями. Оливия вдруг поняла, что он молчит уже неделю — с тех пор как в кувшине нашлась тетра. Будто очнувшись, она оглядела комнату. В зеленом полумраке пахло сыростью и плесенью, потолок и стены покрывали разводы, и пол был усеян опавшими листьями и комочками земли.
Она смахнула с телефона мусор и сняла трубку.
— Бугенвиллея сломала стену на улицу, и теперь мне страшно, — говорила Оливия автоответчику, набрав очередной номер. — В стене щель, и из нее пахнет джунглями.
Сестре она позвонила последней.
— Ты совсем заигралась, — тревожно ответила та, и тогда Оливия рассказала про рыбку.
— Я принесла ее в пакете с водой, — сказала Алекс, — извини.
— Мне придется избавиться от растений, — сказала Оливия.
— Достаточно выкорчевать этот здоровенный куст. Жалко, конечно, но…
— Нет. Ото всех, — тихо ответила Оливия. — Ото всех. Мне страшно.
— Глупо. Но как хочешь, — сестра помолчала и добавила: — Может, оно и к лучшему.
Оливия осторожно положила трубку и прикусила губу, чтобы не заплакать. Ни выкинуть, ни тем более выкорчевать свои джунгли она не могла — не поднималась рука, и Оливия решила просто засушить их. «Дождь кончился, — сказала она себе. — Дождь кончился, небо очистилось; хватит сходить с ума».
Она методично обошла квартиру, собирая пластиковые бутылки, лейки и любимые стеклянные кувшины. Отстоявшуюся воду выливала в раковину — из одного сосуда выскользнула еще одна тетра и судорожно забилась на дне. Оливия, брезгливо кривясь, ногтем подтолкнула ее к сливному отверстию. Она драила стекло металлической мочалкой, пока на кувшинах не осталось и следа водорослей. Запихала лейки и ведра в самый дальний угол стенного шкафа.
Сгребла в пакет пузыри и пакеты с удобрениями и вывалила в мусоропровод. Еще раз обошла квартиру. Схватилась было за пылесос, но махнула рукой: все равно скоро все засыплет сухими листьями. Оливия забилась в кресло и, стараясь не смотреть на растения, долго слушала удары капель и шорохи между ними: цветы допивали последнюю в своей жизни воду.
Она проснулась от жажды. На кухне нашлись лишь остатки минералки — пара глотков, которые едва смочили пересохший рот. Оливия провела языком по шершавым губам и открыла кран. Она гулко глотала, давясь и обливаясь; вода холодным шаром прокатывалась по горлу и падала в желудок тяжелым комом. От воды несло хлоркой и металлом, но Оливия смогла остановиться, только почувствовав, как раздулся живот.
Она оглядела батарею пустых пластиковых бутылок. Прозрачный голубоватый пластик напоминал о горных озерах, полных вкусной воды. Бутылок собралось много. Неестественно много — столько не могло накопиться за какие-то три дня, и все же… Всего три дня, как она решила избавиться от растений; всего три дня, как страх зайти слишком далеко, всегда таившийся в глубине души, стал зримым и осязаемым. Но новые звуки уже наполняли квартиру — сухое потрескивание, тихие щелчки, песчаный шелест, колкое старческое покашливание.