2012. Танго для Кали
Шрифт:
– Как мы? – задрал конопатый нос младший.
– Не. – Старший со смехом щёлкнул его по носу. – Не такие важные! Мир – это Игра, игра богов, или Сил, или нас всех. Как театр теней. А мы считаем, что тени – это и есть то, что существует. И важничаем, что знаем, «как оно на самом деле»!
– А кто-нибудь знает? – осторожно спросил почти переубеждённый недавний упрямец.
– Никто! – убеждённо отрезал старший. – А если кто скажет – как, плюнь ему в рожу. Там, где есть самое дело, нет слов. Когда тебе объяснили – тебя обманули.
– Да ну вас. – Он всё-таки решил, что приятели над ним подшутили,
– Они все рехнулись! – Матрёша высыпала на ковёр очередную пачку писем, что достала из почтового ящика. – Как они нас находят? Будешь читать?
– Придётся. – Антон со вздохом сел прямо на пол – там было прохладнее. – Помоги, а?
– Не люблю я читать бред, – отвернулась она.
– Бред мы отбросим. А вот дельные мысли надо бы не потерять. Мать, мы же вдвоём можем не суметь учесть всё, что следует сделать в мире. Нам нужна информация. И предложения. Так что давай читать.
– Во. – Она разорвала конверт. – Девушки. Матриархат просят. Чтоб никаких мужиков и полная власть женщин. Вот возьму и сделаю!
– Ты чего? Мы же за равноправие, забыла? А эти дуры совсем свихнутся через полгодика без мужиков.
– Вот для того и сделать, – мстительно рявкнула Матрёна, сминая письмо. – Сколько же дураков…
– Терпи, Мать. Надо. О! Это интересно… – Его глаза быстро забегали по строчкам. – Вот сюда мы пойдём.
– Что там?
– Приглашают на встречу. И значок вместо подписи – глянь.
Письмо завершали два разведённых по вертикали треугольника – светлый и тёмный.
Они потягивали сок со льдом на открытой веранде летнего кафе. До назначенного времени оставалось ещё две минуты. Когда они истекли, возле их столика возник ничем не примечательный человек. Впрочем, так казалось только с первого взгляда – незнакомец был одет просто, без ярких цветов, пострижен строго, из украшений имел лишь тяжёлую печатку на среднем пальце руки. Камень был тёмным, но «с огоньком». Таблитчатая огранка, выступающие над плоскостью два треугольника – одна из масонских печатей. Обсидиан? Меланит? Антон на ярком солнце не разобрал – не просить же посмотреть чужой артефакт. В облике этого человека средних лет, среднего роста и среднего телосложения проступали внутренняя сила, уверенность и спокойствие. Ему не понадобилось бы вступать в разговор с распоясавшимся хулиганом – хватило бы взгляда. Сейчас его светлые глаза бестрепетно взирали на Чёрного.
– Добрый день. – Он не представился и не спросил имен. – Я хотел бы просить уважаемых пойти со мной.
Антон и Матрёна переглянулись. Им больше не нужно было слов, чтобы понимать друг друга.
– Здравствуйте. – Антон отставил сок, встал и подал руку Матрёше.
Они не спеша прошли вдоль набережной, через мост и далее по длинной улице среди заборов и скверов. Кажется, на островке, на котором они оказались, больше ничего не было. Они добрались до оконечности, когда Антон увидел раскинувшуюся перед ними гавань и лес тонких мачт на её глади.
– Прошу. – Незнакомец церемонно указал путь к причалу.
Они взошли на корму одного из гоночных круизеров. Над плоской, как спина кита, отделанной тиком палубой слегка возвышалась лишь открытая ходовая рубка, мачта была опущена.
– Прошу вас. – Теперь их приглашали в каюту.
Стены и потолок в ней были из тёплого светлого дерева, три стенки занимали удобные диванчики с россыпью думок, а посередине прочно воздвигся стол, на котором сейчас лежали какие-то бумаги. Хозяин прошёл к столу и, всё так же не называя своего имени и не объявляя положения, принялся перечислять именования и краткое содержание всех разложенных там бумаг. Это был полный комплект документов на владение яхтой, и этот комплект был выписан на имя Чёрного.
Антон не задавал вопросов сначала потому, что не мог произнести ни слова от удивления, потом их задавать было уже поздно. Оставалось принимать события так, как они идут. Он и принимал. Глядя на него, помалкивала и Матрёна. Они с вниманием и уважением выслушали незнакомца, искренне и безупречно вежливо поблагодарили и не стали просить его раскрыть инкогнито. Если бы он хотел, он бы сделал это сам.
Незнакомец откланялся и ушёл. Антон и Матрёна немного посидели, осваиваясь с новым статусом, и отправились осматривать свою нежданную собственность. Час спустя Антон торчал возле штурвалов, разбираясь со здешней системой управления, а Матрёна сидела на носу, болтала ногами и смотрела на горизонт.
Несколько недель спустя Антон стоял за штурвалом, Матрёша удобно устроилась на диванчике в кокпите, а яхта ходко бежала на запад: в Финский залив, затем – в Балтийское море и дальше – в океан.
– Мне кажется, необходимо известить госорганы. – Ирина чуть прикусила губу, и её голос сейчас звучал сдавленно и неестественно – она не умела и не любила спорить.
– Нет смысла, – повторил Леонид. – Они зажмут эту информацию, даже если в неё поверят. И сами не сделают ничего, что необходимо.
– Можно выступить по телевидению, – вставил Онил. – Я могу организовать нам прямой эфир. Можно будет сказать всем людям, никто не успеет перехватить. После этого уже не получится зажать информацию.
– Онил прав. – Ира упрямо смотрела в пол. – Это хороший ход, сначала по телевидению, а потом официальным структурам. Почему вы так не хотите? Вы же не можете представлять всё человечество! На Земле столько государств, правительств, у них сила, армия, а мы кто? Никто.
– Ира, сила не у правительств. – Калина не убеждал, он просто сообщал информацию. – Ты ведь историк, вспомни такую фамилию – Раковский. Христиан Раковский. Слышала?
– Троцкист, арестован в 1938-м, расстрелян в 1941-м в Москве.
– Правильно. А знаешь, почему он прожил после ареста целых три года? В столице? А?
– Было распоряжение Сталина.
– Потому что он сообщил такую информацию, за которую ему пообещали жизнь. И выполнили обещание – его с перепугу убрали только тогда, когда немцы стояли возле Москвы. Чтобы им не достался.
– Да, ты прав. Я вспомнила. Его даже допрашивали по-французски.
– Чтобы рабоче-крестьянские уши не словили лишнего. – Мирон обратной стороной ручки меланхолично чертил треугольники на поверхности стола.