2013. Сборник рассказов

Гуртовенко Андрей

И с каждым разом у меня получается вместить в себя все больше и больше холодного вечного времени, словно репетируя – и не без успеха – финальные титры на экране судьбы.

Заказчик будет в два, сказала трубка. А в три у меня снова таблетки.

Медленно возвращаю себя назад – репетиция окончена. Поднимаюсь, расправляя затекшие плечи и спину, иду на кухню, открываю настенный шкаф: пластмассовый контейнер, ячейки ежедневной дозировки. Если бы я знала, что здесь мое спасение, то не задумываясь основала бы религию. Каких-нибудь Свидетелей Белого Настенного Шкафа. Или что-то вроде того. Но обманывать других ничуть не легче, чем себя: это не спасение, это – отсрочка. И хотя – не устаю повторять себе каждый

день – хотя у остальных все то же самое, пусть с вариациями, но то же самое – что мне с того?

Достаю свою дневную дозу и, подумав, вечернюю тоже. Кто их знает, этих… клиентов.

Кладу обе дозы в небольшую плоскую таблетницу и сразу же – в сумку. Еще раз проверяю, что таблетки в сумке.

И еще раз.

Долго-долго мою руки. Мыло сначала антибактериальное, затем простое. С отдушкой, но, похоже, совсем без души.

Пора собираться.

Сегодня вполне можно обойтись стандартным набором, ну разве что – взять с собой чуть больше терпения и выдержки.

Раскладываю на столе предметы для выхода в люди – так, наверное, космонавты осматривают свои скафандры перед шлюзовой камерой в открытый космос. У меня, к сожалению, нет скафандра, у меня:

йод (жидкость и карандаш), перекись водорода, две упаковки бинта, вата, гель от ушибов, стрептоцид, бактерицидный пластырь, нашатырь. Прокладки, три упаковки носовых платков, влажные салфетки для рук, полрулона туалетной бумаги, несколько гигиенических накладок на унитаз. Две пары хлопчатобумажных перчаток, маска на лицо, запасные носки. Средства самообороны: газовый баллончик, электрошокер и фонарь. Таблетки!

Еще раз проверяю, что таблетки в сумке. Туда же кладу бутылку воды и, подумав, упаковку активированного угля. Нет, две упаковки.

Возвращаюсь к нагромождению предметов на столе. Добавляю к ним дезодорант, два миниатюрных бруска мыла в глянцевой бумаге, туалетную воду и косметичку: зеркальце, тушь, помада, тональный крем, пудра, лак, презервативы. Останавливаюсь, открываю косметичку, достаю из нее темно-синий квадратик фольги. Нащупываю сквозь тонкие стенки упругое, скользкое от смазки силиконовое кольцо. Пальцы пытаются вспомнить, когда в последний раз разрывали фольгу, раскатывали, расправляли на чужом, дрожащем от нетерпения теле жирную, почти бесцветную резину. Глаза фиксируют дату – пятилетний срок годности истекает в начале следующей недели.

Для изнеможения и дурноты еще рановато, а вот для приступа малодушия – в самый раз.

Город за окном исполосован стекающими перезрелыми каплями. Дождь возобновился, и ветер недовольно прижимает его к стеклу, обрывая свободное падение воды на несколько метров выше неабсолютного нуля. Белесые пузыри проступают на подтопленной проезжей части, группируются в нехитрые, хорошо знакомые слова:

В такие дни нужно сидеть дома.

Хотя бы потому, что в дождь тормозной путь увеличивается в полтора раза. И то, что я помню об этом, ничего не гарантирует мне при переходе дороги. Скорее наоборот – нерешительность пешехода словно притягивает к себе дорожные несчастья.

А еще – в дождь перед шинами образуется водяная подушка, и на большой скорости колеса могут запрыгнуть на нее, потерять сцепление с дорогой. И тогда пешеходу не достается даже конвульсивного визга тормозов, одни только проклятия и запоздалый ужас. В моем же случае шансов не будет никаких – простые синяки на теле заживают дольше переломов. И это при условии, что кожный покров не нарушен. Вот уж воистину – скафандр бы оказался как нельзя к месту. И ко времени:

Пора собираться.

Перекладываю разложенные на столе предметы в сумку. Меня всегда умиляла телевизионная реклама с хорошенькими, одетыми в легкие платья обладательницами небольших изящных сумочек. Ими так здорово помахивать, фланируя по летней ухоженности условно-европейских городов, но совершенно невозможно что-либо в эти сумочки положить. А ведь есть еще рабочий блокнот, пара ручек, планшет, телефон, кошелек и ключи. Жевательная резинка и восьмигигабайтная флэшка. Электронная книга в обложке из натуральной

кожи. Идеально плоский квадратик музыкального плеера с надкушенным яблоком и функцией блокировки нервозной тесноты общественного транспорта. Черная паутина проводов с застрявшими в ней утолщениями наушников. Часы.

Нет, часы – на запястье, на них 13:02. Медленно, но верно начинаю опаздывать – а ведь впереди еще зеркало в ванной, едва ли не самый неприятный момент сегодняшнего дня.

Времени на колебания и философские отступления уже нет. Делаю глубокий вдох, мысленно прокручивая в голове нехитрую последовательность действий, поворачиваюсь по направлению к ванной и

опускаюсь на стул. Сердце прыгает вверх-вниз, наращивая амплитуду. Дрожь в ладонях перекидывается на окружающий мир – на мебель, на стены, на окна и дождь. Помещение покачивается и дрожит, упруго отскакивает от взгляда небольшой силы землетрясением. Особенно сильно вибрирует сумка на столе, настолько, что у меня начинаются звуковые галлюцинации. К галлюцинациям примешивается удивление, сквозь удивление прорастает узнавание, последнее возвращает доверие к органам слуха – ритмично раскачивая внутренность сумки, коверкая мелодию о груду вещей, звонит телефон.

– Да? – Не вышла ли я еще? А что? – Задерживается? На сколько? – В пять тридцать, я поняла. – Я говорю: поняла.

Не только я, получается, опаздываю. Хорошо хоть предупредили.

А то в прошлый раз просидела в офисе больше двух часов, рассматривая свои мысли и окружающее бытие. И воспоминания, возникающие при рассматривании этого самого бытия. Мое прошлое так и преследует меня повсюду, странные ощущения на самом деле. Чувствуешь себя теперь в любом бюро как в зоопарке, то же любопытство пополам с брезгливостью и желанием немедленно отвернуться, та же стыдливая неготовность к тому, что забавные ухоженные обезьянки могут вдруг перестать притворяться милыми и смешными и начать радостно теребить свои гениталии, вылизывать себя в самых непотребных местах или же испражняться.

Ассоциативное мышление, вот в чем проблема.

Сколько времени прошло, а все без толку. Ассоциации словно татуировка на подсознании – не смываются, не сводятся, не исчезают.

Сколько времени прошло, сколько работодателей сменилось, а я все не могу забыться. И забыть.

Олег Борисович был верен себе: случайный посетитель не сразу мог понять – это модельное агентство или все же рекламно-дизайнерское? Здоровая кожа, талия и шаг от бедра, до предела подтянутая бюстгалтером грудь, умело наложенный макияж – самая большая загадка, каким образом я оказалась во всей этой компании? И что поразительно – как он этого добивался? – каждая из них была уверена, что попала сюда исключительно из-за своих профессиональных качеств. А внешность – это как не лишенный смазливости бонус, как включенная в корпоративный пакет возможность поучаствовать в лотерее судьбы. Главный приз, он же генеральный директор и владелец агентства, он же высокий, под два метра тридцатипятилетний брюнет в неизменных очочках на полном, слегка небритом лице, Олег Борисович Крылов прекрасно знал свое дело. Там не было и не могло быть недовольных, они тотчас увольнялись (разумеется, добровольно), навсегда исчезали из коллективной памяти, как я. Это так банально, что не требует пояснений. Каждая из них лезла вон из кожи, но в результате оказывалась без одежды. Каждая из них вытягивала свой счастливый билет, но получала лишь скомканный в ладони просроченный номерок электронной очереди. Обезьянки – они и есть обезьянки, а Олег Борисович прекрасно знал свое дело.

Но в моем случае что-то пошло не так. В разгар нашего с ним романа я вошла без стука. Без предупреждения. И обнаружила в его кабинете рослую волоокую блядь, из одежды на которой была только полупрозрачная белая блузка. И туфли.

По ошибке проданный билет на уже занятое место – такое бывает.

Тогда и возник – в безумном, захлебывающемся соплями и алкоголем рейде по клубам – тот самый латинос. Без имени, без лица и без предисловий.

Одно время я даже хотела пойти написать заявление в полицию – только что это теперь изменит?