2028
Шрифт:
— Так ты поможешь мне?
Повисло молчание. Я смотрел то в пол, на ноги, на свои грязные ботинки, то на жёлтые стены, тоже уже запачканные. Надо же – сплошное безумие вокруг, и эти жёлтые стены только усиливают его. Зачем именно этот цвет выбрали? Это же цвет безумия, чтоб всех! Я долго не мог ответить ей взглядом, слова всё не выходили из меня, а когда собрал себя в руки, ответил:
— Прости… но, я не могу… Не могу пойти на такой риск…
Саша не сводила с меня глаза, и я увидел, как надежда сменяется разочарованием в них.
— Сама тогда справлюсь.
Она развернулась и широко зашагала по коридору, её каштановые пряди вздымались на каждом шаге,
— Это опасно! Это смертельно опасно! Саша! — крикнул я.
Она остановилась и развернулась уже вдалеке.
— Я сильная и смелая. Я справлюсь. Не волнуйся за меня.
И пошла дальше. Я ещё долго стоял на месте, на перепутье этого коридора, и смотрел вслед её отдаляющемуся силуэту.
На стене было прохладно. Прохладней, чем в прошлый раз, и ещё прохладней, чем в позапрошлый. Наверное, потому что постепенно приближалась зима. Ноябрь подходил к концу, покорно уступая своё место декабрю, и я вспомнил прошлые лета, как мы пережидали зиму. В стенах университета гулял холод. Сначала костры разжигать запрещалось, из соображений противопожарной безопасности. Потом холод обуял коридоры, и каждая ночь давалась тяжелее, потому что уснуть было невозможно, все страшно мёрзли. Тогда решили пойти на уступки, ибо рассудили так: если мы закоченеем от холода, или всех сожрут страшные твари рано или поздно, то какое значение имеет эта противопожарная безопасность? И мы стали жечь всё, что было нам не особо нужным. Мы жгли стопки с какими-то старыми документами, жгли многочисленные дипломные работы (от чего Константин Александрович просто впадал в бешенство), но книги всегда избегали такой участи (опять же, благодаря Константину Александровичу). Жгли парты, столы, стулья. Жгли всё, что хорошо горело, но согреться всё равно было тяжело. Каждая зима в каждом минувшем году была для нас настоящим испытанием. Вспоминая о них, я закутался в свою куртку, пряча руки подмышками и горячо дыша в свой респиратор. Грядущая зима будет ещё тяжелей, и не от того, что нам будет сложно согреться. Теперь же, помимо всепроникающего холода, дрожь вызывает и нечто другое.
А ещё мне было, наверное, холодно потому, что было и паршиво. Весь день я думал только о Саше, о нашем разговоре и о его исходе. Последнее заставляло мою физиономию скручиваться в бараний рог, глаза стыдливо прятались под веками, хотя и прятаться им было не от кого. Сашу я не видел целый день и не знал, где она. Будучи в вестибюле, я ожидал, что она, подобно некоторым, вдруг явится на пост и потребует выпустить её. Потребует горячо и с отчаянием. И как Григорий может сойти с ума и наворотить бед, и против неё примут решительные меры, и все будут также считать её поехавшей или, чего хуже, дезертиром, испугавшимся, решившим последовать за теми, кто сбежал. Но её не было, и я уже начал думать, что всё образумилось. Что она отреклась от своего безумного решения, что оставила свою идею. И так мне становилось легче.
Но сейчас меня вновь кололо какое-то странное чувство. Стоя здесь, на посту, со старой винтовкой за плечом и устремляя взор в серую плотную мглу, мне чудилось, что я что-то упускаю. Что что-то выскальзывает из моих рук, просачивается сквозь пальцы и утекает, подобно воде. И ощущение это росло с каждым часом пребывания здесь. Уже давно стемнело, мрак смешался с серостью тумана, и вместе они скрывали многие тайны внешнего мира под своим всеобъемлющим покровом.
В округе стояла глухая тишина. Ветерок слабо задувал на стену, колыша и без того нервно дёргающиеся языки пламени
Сейчас на стене народу было поменьше. Стояло всего десять студентов, рассредоточенных между собой почти на всю длину балкона. Дозорные стояли безмолвно, почти не шевелясь, как каменные статуи. Они смотрели вперёд, пристально и напряжённо, и только Егор, частенько выходивший из аудитории, создавал здесь хоть какое-то движение.
Чувство внутри меня, странное и неприятное, разгорелось настоящим огнём. Я не мог думать ни о чём, кроме Саши, и это страшно изнуряло. Мучило это проклятое незнание. Что же она всё-таки решила? Отбросила ли она свою безумную, самоубийственную идею выбраться наружу и пробраться в библиотеку? Осознала ли она последствия, с которыми обязательно столкнётся, если вздумает совершить это? Или…
В этот момент как раз рядом встал Егор. Он подошёл и остановился где-то в четырёх шагах от меня. Я понял: нужно, наконец, решить, что делать. И решить нужно именно сейчас.
Недолго думая, я подошёл к нему и проговорил как можно правдоподобнее, максимально хмуря своё лицо:
— Слушай, что-то мне хреново… Живот мутит, не могу… — я схватился руками за него и чуть согнулся. — Из-за грибов этих, наверное. Кислые попались какие-то. Дай я в туалет сбегаю, а? А то не выдержу…
— Хорошо. Только поторопись. Винтовку свою мне оставь, — холодно проговорил он.
— Спасибо.
Также в респираторе я быстро миновал аудиторию, не обращая внимания на караульного у двери, преодолел коридор второго этажа и свернул в корпус, где была аудитория Саши. Постучал в её дверь и прождал какое-то время. Потом постучал ещё раз, звал её, но за дверью была тишина, даже каких-либо шорохов не было. Здесь её точно нет, решил я.
Потом я вернулся в центральный корпус, поднялся по лестнице на третий этаж, чтобы не попадаться на глаза того же караульного, и пришёл в коворкинг. Здесь сидели кучками немногочисленные студенты, в угрюмом молчании, лишь слабо перешёптываясь. Костёр, почему-то, никто не разжёг, каждый ютился возле небольшого островка света, исходящего от керосинок. Я внимательно осмотрелся, проходя по тёмному залу, но Саши не увидел.
Потом поднялся на четвёртый этаж, пришёл в обустроенную под местную библиотеку аудиторию. Здесь сейчас находился Константин Александрович. Поздоровавшись с ним и спросив, как дела, я попытался вызнать, знает ли он, где Саша, но профессор лишь отрицательно помотал головой. Я вышел из аудитории в полном недоумении, а потом меня накрыло чувство тревоги. Где же она может быть? Не могла же она покинуть университет, её бы схватили на посту в вестибюле, ведь есть только один выход наружу. На всякий случай я спустился туда; у костра сейчас сидели пятеро дозорных, среди которых я увидел Романа. Спросил, не спускался ли сюда кто-либо из студентов. Они сказали, что спускался, и этот самый студент сейчас отвлекает их от караула. Я лишь пожал плечами и поднялся обратно.
Теперь я точно не имел понятия, где искать девушку. Ступая по ступеням, я думал о том, что бы сказал ей, встретив сейчас. Попытался переубедить её? Начал спорить, или же вовсе применил бы силу и отвёл обратно в аудиторию? Нет, что за абсурд? Она ведь не как Григорий, и не как те дураки, что решили украсть оружие из хранилища и сбежать.
Хранилище…
Меня тут же осенило и, ускорив шаг, я преодолел коридор на втором этаже, резко свернул на лестничную площадку, не обращая внимания на караульного у двери, спустился вниз и уже бежал по длинному коридору, ведущему к хранилищу.