2084: Конец света
Шрифт:
В другой же момент загадочная дата привязывалась ко времени образования Аппарата, а еще до того – к созданию Справедливого Братства, собрания высших должностных лиц, избранных из наиболее преданных верующих лично самим Аби, после того как Господь Бог призвал его для исполнения колоссальной задачи по управлению народом верующих и направлению этого народа в мир иной, где каждый будет допрошен Ангелом справедливости насчет мирских поступков. Народу было сказано, что в свете того мира тень не прячет, а наоборот, обличает. Именно в те дни, когда одно за другим произошли эти потрясения, Богу было дано новое имя: Йолах. Времена изменились, как и было сказано в первичном Завете, – на очищенной и предназначенной для истины земле под взором Бога и Аби на свет явился новый мир, а значит, следовало все переименовать, все переписать так, чтобы новая жизнь никоим образом не пятналась прошедшей и отныне недействительной Историей, уничтоженной, будто ее никогда и не было. Справедливое Братство наделило Аби неприметным, но в то же время крайне недвусмысленным именем Посланец и сочинило в его честь скромное и трогательное приветствие, которое звучит так: «Аби Посланец, будь он благословен»,
Все эти рассказы распространялись до тех пор, пока все не утихло и вернулось к порядку. История была переписана и подтверждена Аби собственноручно. Все, что могло бы еще зацепиться в глубинах вымаранной памяти о старых временах, – какие-то отдельные фрагменты или не успевшие улетучиться обрывки, – стало пищей туманных домыслов слабоумных стариков. Но для поколений Новой Эры даты, календарь, История имели не большее значение, чем следы ветра на небе. Настоящее стало вечным, сегодняшний день непреходящ, а время в его совокупности полностью находится в руках Йолаха, он разбирается в любых вещах, решает, что они значат, и сообщает об этом тем, кому сам посчитает нужным.
Как бы то ни было, год 2084 стал основополагающей датой для страны, хотя никто не знал, какому событию эта дата соответствует.
Процедура паломничества, простая и сложная одновременно, но никак не бессмысленная, была организована следующим образом. Кандидаты записывались в очередь на посещение какого-либо святого места, назначенного за них Аппаратом, и ожидали вызова для присоединения к готовому отправиться в путь каравану. Ожидание разрешения длилось один год или всю жизнь, оно было бессрочным, поэтому в случае смерти подателя свидетельство об ожидании разрешения наследовал его сын, но только старший из сыновей и ни в коем случае не дочь: святость не делится и не меняет пол. Ради такого случая устраивался грандиозный праздник. Когда подвижничество переходило к сыну, честь семьи крепла. По всей стране насчитывались миллионы и миллионы ожидающих разрешения, самого разного возраста и положения, и все они отсчитывали дни, отделявшие их от великого дня, когда им позволят отправиться в путь, – Благословенного Дня, или Благодня. В некоторых регионах страны установился обычай раз в году собираться огромными толпами и с шумным весельем и танцами вволю бичевать себя хлыстами с гвоздями на концах в доказательство того, что страдание совершенно не умаляет счастья ожидания Благодня. В других регионах были популярны собрания, где люди садились тесным кругом, поджав ноги, и слушали старых опытных кандидатов, дошедших до полного истощения, но не потерявших надежду; те рассказывали о своем долгом и блаженном мучении, которое так и называется: Ожидание. Каждая фраза сопровождалась одобрением надзирателя, который, используя мощный громкоговоритель, повторял: «Йолах справедлив», «Йолах терпелив», «Йолах велик», «Аби защищает тебя», «Аби с тобой» и т. д., после чего ему вторили десятки тысяч объятых эмоциями глоток. Затем сообща, бок о бок, все молились; громко, что есть силы, читали псалмы и распевали оды, написанные рукою самого Аби; потом начинали все сначала, и так до полного изнеможения. Кульминационным моментом становилось перерезание горла баранам и откормленным быкам, причем целыми стадами. Для этого требовались наиболее искусные раздельщики туш, так как речь шла о жертвоприношении, а тут ведь дело сложное: перерезать горло – значит не убить, а преподнести. Затем все это мясо нужно было зажарить. Пламя костров виднелось издалека, а воздух, напоенный жиром и приятным ароматом испеченной на огне баранины и говядины, приятно возбуждал всех, кто находился в радиусе десяти шабиров и был наделен носом, рылом, мордой или клювом. Пир напоминал оргию, бесконечную и грубую. Привлеченные запахом дыма, стремительно сбегались нищие, которые не могли устоять перед таким изобилием истекающей вкусными соками плоти. Состояние крайнего восторга, в которое они приходили, становилось причиной далекого от религии поведения. Впрочем, их ненасытность была как раз к месту, иначе что делать с таким количеством освященного мяса? Выбрасывать его считалось кощунством.
Страсть к паломничеству бесконечно подпитывалась специальными кампаниями, включающими в себя призывы, проповеди, ярмарки, конкурсы и разнообразные мероприятия, разработанные очень могущественным министерством Пожертвований и Паломничества. Монополией на Шумиху, или муссим, владела очень древняя и очень добродетельная семья, члены которой слыли любимцами самого Аби. И проводили они Шумиху с приличествующей религии точностью под коммерческим девизом, известным даже детям: «Лучше больше, да лучше». Представители многих других профессий тяготели к делу Пожертвований и Паломничества, и многие знатные семьи прилагали все силы, чтобы принести как можно больше пользы. В Абистане не существовало никакой другой экономики, кроме религиозной.
Вышеупомянутые кампании продолжались в течение всего года, но пик их деятельности приходился на лето, на время Сиама – священной недели Абсолютного Воздержания, совпадающей с возвращением паломников из далекого чудесного путешествия в один из тысячи и одного открытых по всей стране для поклонения объектов: священных земель, мавзолеев, мемориалов славы и мученичества в святых местах, где народ верующих одержал несравненные победы над Врагом. Так уж сложилось благодаря неким непременным случайностям, что объекты эти всегда располагались на другом краю света, вдали от дорог и населенных пунктов, и посему паломничество превращалось в длительную и почти непосильную экспедицию, которая длилась годами. Люди пересекали всю страну от края до края, исключительно пешком, продвигаясь, как того требовала традиция, самыми трудными и заброшенными путями, и потому возвращение стариков и больных становилось крайне маловероятным. Но в том-то и состояла истинная мечта претендентов на паломничество, чтобы умереть на дороге святости; они
Никто, ни один заслуживающий уважения верующий не допускал мысли, что рискованные паломничества суть есть эффективный способ очистить страну от избыточной массы людей, предложив им прекрасную смерть на пути к совершенству. Точно так же никто даже не подумал, что и Великая война преследовала ту же цель: превратить бесполезных и ничтожных верующих в прославленных и полезных мучеников.
Само собой разумеется, что главной из всех святынь считался кое-как сложенный из камней маленький домик, в котором родился Аби. Эта никчемная лачуга была самым жалким творением рук человека, но чудеса, которые в ней происходили, выходили далеко за рамки удивительного. Не нашелся бы ни один абистанец, который не хранил бы у себя дома изображение святого жилища. Оно могло быть сделано из папье-маше, дерева, нефрита или золота, но всегда свидетельствовало о равной любви к Аби. Никто не предупреждал, а люди просто не замечали, что каждые одиннадцать лет вышеупомянутый домик меняет свое местоположение в соответствии с секретным распоряжением Справедливого Братства, которое организовывало ротацию чудесного сооружения для поддержания равенства между шестьюдесятью провинциями Абистана. Особо об этом не распространялись, но тут действовала одна из наиболее тайных программ Аппарата, согласно которой задолго планировалось очередное место размещения, а тамошние местные жители готовились к исполнению роли будущих исторических свидетелей, которые расскажут паломникам, что для них значит жить по соседству с уникальной в мировом масштабе хижиной. Кающиеся грешники их щедро благодарили в ответ, не скупясь на возгласы одобрения, слезы и мелкие подарки, что выливалось в полное религиозное единение. Без очевидцев история не существует: нужно бросить затравку, чтобы другие могли закончить рассказ.
Система, перегруженная всяческими ограничениями и запретами, пропагандой, наставлениями, культурными предубеждениями, стремительно возникающими обрядами, личной инициативой, которую следовало проявлять и которая учитывалась при распределении привилегий, – все это в совокупности выработало у абистанцев особый дух, и благодаря ему они непрерывно суетливо занимались неким делом, не зная о нем ровным счетом ничего.
Возможность встречать сияющих свежеобретенной святостью паломников по возвращении из долгого отсутствия, приветствовать их, потчевать разными лакомствами, принимать от них мелкие подарки – безделушку, прядь волос, какие-нибудь мощи – превратилась в шанс, который население и кандидаты на Благодень не упустили бы ни за что на свете. На рынке реликвий эти сокровища были бесценны. Но это еще не все: от милых сердцу паломников узнавали о разных чудесах, ведь путники своими глазами видели мир и его наисвятейшие места.
В прихотливом сплетении предрассудков и таинств Ожидание стало испытанием, которое кандидаты переживали со все возрастающим счастьем. Перво-наперво их учили тому, что терпение – синоним веры; это слово означает путь и цель, так же как и подчинение и покорность характеризуют истинно верующего. Поэтому в течение времени Ожидания, в каждое мгновение дня и ночи, под взглядами людей и Бога, следовало оставаться достойным среди достойных. Не было ни единого Ожидающего, которого с позором вычеркнули из блаженного списка кандидатов в паломничество по святым местам. Аппарат любил распространять подобные абсурдные байки, но они никого не обманывали: каждый знал, что народ верующих не станет укрывать лицемеров, ведь все понимали, что бдительность Аппарата неусыпна и любые инакомыслящие подлежат уничтожению еще до того, как их отравит намерение одурачить кого бы то ни было. Деза, провокация, агитпроп – все это несет с собой беду; народу нужны ясность и ободрение, а не ложные слухи или завуалированные угрозы. Аппарат в своем искусстве манипуляций заходил слишком далеко вплоть до того, что придумывал ложных врагов, которых затем до изнеможения разыскивал, чтобы в конце концов уничтожить своих же друзей.
Ати проникся настоящей любовью к паломникам, искателям приключений в дальних странствиях; он слушал их якобы с безразличным видом, чтобы не вспугнуть и не встревожить их чувствительные внутренние антенны, которые были всегда настороже, но, поддавшись порыву, не выдерживал и принимался, точно ребенок, жадно и настойчиво засыпать их вопросами «почему» и «как». Впрочем, его голод так и оставался неутоленным, в связи с чем чувство тревоги и возмущения только возрастало. Где-то возвышалась некая стена, которая мешала ему видеть дальше россказней несчастных поднадзорных странников, вынужденных распространять химеры по всей стране. Как ни ранила эта мысль, Ати не сомневался, что этот исступленный бред вложен в уста паломников теми, кто издалека, из глубины Аппарата контролирует их убогие мозги. Надежда и вера в чудеса – лучшее средство, чтобы посадить народ на цепь, ведь тот, кто верит, – тот боится, а кто боится – верит еще более слепо. Позже, во время мучительных размышлений, ему в голову пришла мысль: надо разорвать эту цепь, которая скрепляет веру с безумием, а истину со страхом, чтобы спастись от полного подавления.
Во мраке и суете огромных, переполненных больными палат им овладела странная и настойчивая тревога, от которой он затрепетал, как трепещут ночью лошади в стойле, чувствуя рыскающего вблизи хищника. Госпиталь показался ему прибежищем смерти. Ати запаниковал, и это чувство не оставляло его до самого рассвета, когда дневной свет рассеял копошащиеся ночные тени, а утренняя смена, переругиваясь и грохоча кастрюлями, приступила к работе. Гора всегда внушала ему страх: Ати был городским человеком, рожденным в пекле тесноты, а здесь он потел и задыхался в своей убогой кровати, не в силах вынести мощь и гигантские размеры Уа, а ее серные испарения душили его.