232

Шатилов Дмитрий

Но что он мог сказать в поддержку сияющей выдумки? Лишь правду, разрушающую ее окончательно.

Чем мог он вдохнуть жизнь в Когорту, падшую духом? Лишь предательством, завещанным ему Конкидо.

Все смешалось на этом свете, когда Дромандус Дромандус вышел перед двумястами тридцатью двумя с намерением установить мир на своей точке опоры.

– Слова! – воскликнул, почти закричал он своим слабым голосом, – Слова, слова и слова! Такие большие и важные, такие глубокие и красивые! И так хочется на них равняться, а коли не выходит – так ты недостоин, вини одного себя! Как если бы существовала некая незыблемая правда,

до которой никак не можешь дотянуться – и все потому, что слаб, глуп, ничтожен, а подрастешь – так планка поднимется, и все по новой! Хватит! – Дромандус затрясся и затопал ногами. – Хватит верить, что существует какая-то правда! Если бы она была, все делалось бы совсем иначе! Есть только вранье, одно вранье, и ничего больше!

Сказав так, он немедленно поведал Когорте и Глефоду лично правду о легенде и гимне, что вдохновляли и поддерживали их все это время.

Реакция была различная.

– Божечки, божечки, божечки! – заверещал Лавдак Мур. – Так мы действительно можем умереть? Я же обещал маме вернуться домой в девять!

– А я догадывался, – пожал плечами Хосе Варапанг. – Мне просто хотелось верить во что-то хорошее.

– И не скажешь, что гимн о шлюхах, – заметил Ян Вальран. – Благородное звучание, воинский мотив. Ты хорошо пел его, Аарван.

– Сколько сделано во имя лжи… – вздохнул Эрменрай Чус, вспомнив и шествие через плевки, и бой с батальоном Гирландайо, и тяжесть товарища, которого вынес из-под обстрела. – Но я отчего-то не жалею. А должен ли?

– Ну и что вы теперь будете делать? – продолжил Дромандус. – Все кончено, все вранье, все обмануло, все предало! А только все, что есть на свете, из вранья и делается, иначе никак! Сперва пустышка, форма, ничто, ничего не дает – а затем приходит кто-то и вкладывает в нее и кровь, и сердце, и ум, и уже получается что-то. И знаешь что, Глефод? – повернулся он к капитану. – В нашу пустышку я свою кровь вложу с радостью! Пусть она живет, потому что в ней я – не раб и не шпион, не трус и не ничтожество. Ты ведь сам показал мне это в дурацком стриптиз-клубе – показал, и я захотел отдать все! А теперь, теперь… Ты такой хороший и правильный, Глефод, такой честный, что просто зависть берет! Если хоть чуть-чуть не дотягиваешь до собственной выдумки, то сразу назад, в дерьмо и ничтожество, и сидеть там до скончания века! А я не хочу, слышишь – не хо-чу! Ты сперва дал мне подлинного меня, а теперь забираешь! Чем ты лучше своего отца, а? Мне ведь показывали твои секретные файлы, когда я шпионил для Конкидо. Я знаю, почему ты все это затеял! Знаю! Знаю! Знаю! Зна…

Дыхание иссякло, голос оборвался, Дромандус стоял перед Когортой, как сдутый воздушный шарик, и все нарастающий ветер теребил его редкие соломенные волосы. Сердца воинов замерли, когда Глефод подошел к поникшему предателю и положил ему руку на плечо.

– Я понял, – сказал он. – Спасибо. Это важно – все, что ты сказал. Ведь если правдой жизнь делает это, – капитан показал на грудь, – и это, – дотронулся он до лба, – то мне действительно не нужно никому ничего доказывать. Потому что в уме моем и сердце я – всегда сын своего отца, а он – всегда мой родитель.Всегда, что бы ни случилось, какая бы пропасть непонимания меж нами ни пролегла. И я знал это с самого начала, просто мне требовалось пройти через боль, и стыд, и надежду, пройти, чтобы…

– Чтобы наполнить слова кровью, что же здесь непонятного? –

сказал тихо Дромандус. – Слова – кровью…

– … а бутафорские костюмы – живыми людьми, – закончил за него Глефод. – Да, вот и конец противоречиям, голова моя чиста. И я хочу спросить вас, друзья, – повернулся он к Когорте, – надо ли нам еще сражаться? Я ведь сказал много прекрасных слов, но не сказал главного – почему и зачем здесь я сам.

– А это так необходимо? – спросил Хосе Варапанг.

– Д-да, Г-глефод, – поддержал его Най Аксхильд. – К-какая разница?

– Хоть ты и наш предводитель, – сказал Дзурай Чо, – отступать или нет – решать не только тебе. Мы все здесь по личным причинам, и если ты разрешил свою, то остаются еще и наши. Не будь таким эгоистичным, Аарван, это тебе не идет.

– Я понимаю, ты заботишься о нас, – встрял Эрменрай Чус, – но мы ведь все понимаем, ясно тебе? Мы уже не наивные дурачки, для которых война, битва, смерть – просто слова. И если мы здесь и сейчас с тобой, отнесись к этому с уважением. Мы не пошли бы за тобой просто так, нет, ни в коем случае. Внутри нас всегда было что-то, что нужно было просто разбудить и выпустить наружу. Что-то, что необходимо проверить боем и столкновением силы.

ЛАВДАК МУР: Да! Чтобы мама сказала: «Ты настоящий мужчина, сынок, можешь больше не носить колготки!» И я не буду их больше носить! Никогда!

ДЗУРАЙ ЧО: Чтобы доказать, что ты достоин той, которую любишь. Что ты не один из многих, а единственный и желанный.

ТЕОДОР БОЛЛИНГЕН: Чтобы Бог, наконец, явил себя, потому что без него мне очень плохо.

ХОСЕ ВАРАПАНГ: Чтобы быть огромным не только снаружи, но и внутри.

НАЙ ФЕРЕНГА: И сравняться с людьми, о которых я читал в больших и красивых книгах!

ГАНС ЭСМЕ: Да просто чтобы не быть дерьмом, вот зачем все это.

ПНАГЕЛЬ ЯНГЕРСТРЕМ: Или искупить позор и избыть стыд. Он умирал, а я его оставил одного, в чужом месте, среди чужих людей. Я уходил, а он смотрел мне вслед, покорно, но с такой надеждой… Словно думал, что я вернусь, что мне хватит мужества… Я хочу, чтобы он простил меня.

МОЛАНДРО МАЛАНД: А я все потерял, дальше падать некуда, остается лишь подниматься, выше и выше.

ЭРМЕНРАЙ ЧУС: Я же сражаюсь… Сам не знаю почему. Это больше меня, точка, конец истории. Не спрашивайте, я не скажу.

НАЙ АКСХИЛЬД: Я н-не хочу, ч-ч-чтобы н-надо мной смеялись из-з-за лысины! В-в-вот все, что мне н-нужно!

ТОБИАС ФЛАК: А мне нравится оружие! И мундиры! И ордена! И солдатская каша! И пэйнтбол! Я самый меткий в своей команде! Я самый лучший! Я! Я! Я!

МУСТАФА КРИЗ: Доблесть и честь – вот и все причины.

ААРВАН ААРВАСТ: Чтобы восстановить справедливость…

УМБЕРТО УМБЕРТИНЬО: …и оставить след на песке.

ДРОМАНДУС ДРОМАНДУС: Чтобы вернуть утраченное достоинство…

ААРВАН ГЛЕФОД: … и обнаружить, что оно всегда пребывало с тобой.

– Значит, вы остаетесь? – спросил капитан, когда голоса утихли, и тепло душ, казалось, вытеснило холод ветра и осветило мир золотым сиянием дружества. – И это несмотря на опасность, на то, что жизнь одна, и другой вам не сделают? Как же я недооценил вас, как же мне стыдно! Но что же нам делать, чтобы победить? Как нам этого добиться?

– Да делай, что хотел с самого начала, – сказал Дромандус. – Как в легенде, не ошибешься. Пой гимн, стой с нами плечом к плечу.