28 сантиметров счастья
Шрифт:
– Что вещать? – спрашиваю я, взяв себя в руки и прекращая разглядывать этого человека. Всё, хватит. Мне становится страшно представлять, что он делал со мной в постели. Вряд ли посыпал простынь лепестками роз и был аккуратным и внимательным. Честно говоря, с утра у меня всё, включая мышцы на ногах, болело так, что я думала еще неделю враскорячку ходить буду.
– Вещай, что от меня хочешь, – отвечает Рустам, – Заплатить тебе за тот трах?
Я в шоке смотрю на него.
– Мне от вас ничего не нужно, – произношу я, – это вы меня притащили сюда. Насильно
Он спрыгивает с турника и усмехается, мазнув снова по мне взглядом.
– Ты давай овцу невинную не строй. За записями с камер ты не просто так к Задорожному поперлась.
– Не просто, – пожимаю я плечами, – хотела узнать, с кем я была в ту ночь. Вы же в курсе, что спали с девушкой, которой подсыпали наркотик в напиток?
Садаев нехорошо усмехается в ответ.
– Вела ты себя действительно как течная сучка, – он будто бы раздает пощечины такими унизительными словами, и я чувствую, как лицо начинает пылать, а в груди разгорается обида.
– Я же сказала, что это из-за наркотика. Я до той ночи была девственницей.
Если я вела себя, как… сучка, то Садаев вел себя как настоящий раздолбай-идиот, забыв надеть презерватив. Эта мысль дает мне чуть больше уверенности в себе, и я могу хотя бы выпрямиться, а не стоять перед ним, как сгорбленный карлик, стараясь казаться ниже, тише и незаметнее, испытывать давящее и унизительное чувство стыда.
Рустам приподнимает брови. Эта эмоция выглядит больше издевательской на его лице, будто бы он мне не поверил.
– И что теперь? Жениться на тебе?
– Нет, просто оставьте меня в покое, вот и всё, – отвечаю я, разворачиваюсь и дергаю ручку двери, чтобы уйти. Она даже не двигается с места. Черт. Верный пес Садаева, кажется, закрыл ее.
– Куда пошла-то? Мы не закончили с тобой. Выйдешь отсюда только в клинику, где тебе сделают аборт, – слышу я холодный голос Рустама и возмущенно втягиваю со свистом воздух.
Свинья чертова!
Значит, Тёма, все-таки, ему и это сообщил. Или он сам помнит, что натворил той ночью. Прекрасно. Но распоряжаться собой я никому не позволю. Я даже рада, что он оставил у меня пистолет – есть хоть какой-то аргумент.
Я разворачиваюсь и пересекаюсь с ним взглядом. Садаев смотрит на меня жестко, холодно. В его глазах нет даже ни намека на заинтересованность мною, ни капли тепла, несмотря на то, что по факту я подарила ему свою невинность. Понимаю, что не все мужчины это ценят, но можно ж быть как-то более мягче после такого, а? А не смотреть, как на таракана.
– Аборт я не стану делать, – произношу я ему в тон, – и с вас требовать ничего не буду. Не пытайтесь контролировать мою жизнь, пожалуйста. Отпустите меня, я уйду и забуду про вас. Хотя, вообще-то, мы оба должны нести ответственность за то, что произошло той ночью, но я понимаю, что вряд ли вы обрадуетесь такой перспективе. Все останется на вашей совести.
– Мне не нужны дети от девки на одну ночь, – холодно обрывает меня Рустам, – аборт ты сделаешь. Или я тебя заставлю. Не держи меня за идиота, дрянь.
Я мрачно смотрю
Господи, ладно он-то небось ахает все, что двигается, но как меня угораздило попасть ему в постель? Такие тестостероновые животные не в моем вкусе. Они меня пугают. Но, к сожалению, ответ на этот вопрос, я, видимо, не найду. Потому что помню с той ночи только пару туманных эпизодов.
Может, оно и к лучшему. Не хочу помнить свой первый секс С НИМ.
– На этот случай у меня есть аргумент, – спокойно произношу я. Запускаю руку в бюстгалтер, наблюдая, как взгляд Садаева становится острым и напряженным. Видимо, он думает, что я сейчас достану оружие, но я вытаскиваю на свет фотографию, подхожу и кладу ее на стол перед ним.
– Что за херня?
– Разверните. Посмотрите. В ту ночь вы забыли у меня пистолет. Я его спрятала в надежное место. Случись что со мной – и он попадет в руки к полиции.
Он сметает со стола бумажку, быстрым движением разворачивает ее, а потом, усмехнувшись, швыряет обратно. Темные глаза прожигают меня в ответ. Мне кажется, что в этой тьме разливается что-то страшное, жуткое и опасное. Словно у зверя перед самым прыжком, за секунду до того, как он вцепится когтями в жертву.
– Мелкая ты дрянь, – его низкий голос пробирается мне под кожу и вибрирует где-то в поджилках, вызывая только одно желание: бежать. Лишь бы выжить. И я пячусь к двери, уговаривая себя взять в руки, успокоиться. Нет, он не станет ничего делать. Он не посмеет.
“А если посмеет? Если решит, что ему проще избавиться от тебя и потом перевернуть весь твой мир вверх дном, чтобы найти этот пистолет?” – спрашивает внутренний голос, а я мысленно шепчу в ответ:
“А у меня был другой выход? Это единственный аргумент, который у меня был!”
Он приближается ко мне. Двигается, как хищник – пружинисто, стремительно и опасно. За секунды сокращает между нами расстояние, и я полной грудью вдыхаю его запах – тот самый одеколон, который я почувствовала в том баре, запах горячей кожи и тяжелый мужской запах, от которого мурашки пробегают по коже. Ни один парень из моего окружения так не пах. Это меня и пугает.
Рука с грохотом бьет в дверь рядом с моим лицом, и я зажмуриваюсь, вздрогнув.
– Двигай в полицию. Давай, – рычит это животное, а я обмираю перед ним, – думаешь, мне что-то сделают? Посадят меня, типа, это ты ждешь? Я отмажусь. Только из этой пушки вальнули моего брата, сука. И если она попадет в лапы полиции, или кто-нибудь из твоих знакомых-шавок сотрет на ней отпечатки, я тебя пристрелю, как собаку.
Я чувствую, как голова начинает кружиться. Вспоминаю бабку, которая облапала весь пистолет и запихнула его в карман халата – после этого я просто стопроцентно уверена, что никаких отпечатков на оружии не осталось. Вообще.