30 сребреников
Шрифт:
— Насколько добрым? — глаза торговца блеснули, он без ошибки чувствовал, когда дело запахло барышом.
— А во сколько вы оцениваете сеньор возвращение блудной дочери, которая не только вернётся в семью, но ещё и будет счастливой женой и матерью? — ответил я вопросом на вопрос.
На лице мужчины разлилась блаженная улыбка, пошли разговоры, в которых он был явно профессионалом.
— Двести флоринов синьор и моя любовь к ней воспарит на крыльях любви, — озвучил он сумму.
— Ну или вы останетесь «дедом иудейского
Он поморщился.
— Синьор ну хотя бы сто пятьдесят? — заискивающе он посмотрел на меня.
Я отрицательно покачал головой.
— Сто? — с надеждой посмотрел он на меня.
Сделав вид, что задумался, я покивал головой, вызвав у него приступ радости.
— Но сеньор Лион, — я строго посмотрел на него, — мы оставим письменный договор об этом нашем небольшом уговоре и его я передам своему другу сеньору Амандо. Вам знаком этот добрый человек?
Мужчина вздрогнул от испуга.
— Это перфект нашего района, — покивал он.
— Так вот, если он узнает, что вы, взяв деньги, нарушили наш с вами договор, он просто даст знать об этом мне и всё, — улыбнулся я.
— Синьор, простите не знаю вашего имени, лишь прозвище на улицах, которое не стоит произносить при вас вслух, — смущённо пожал он плечами и тоже стал серьёзным, — за сто флоринов, я буду снова любить дочь ровно так же, как полюбил её в день её рождения.
— Что же невеста согласна, родственники тоже, осталось уговорить жениха, — улыбнулся я ему.
— А-а-а, так он ещё даже об этом не знает, синьор? — удивился отец девушки.
— Сеньор Леон, он сейчас в тюрьме, — улыбнулся я, как можно более мило, с учётом своего уродливого лица, — я посещу его там со своими братьями инквизиторами. Знаете, они бывают очень убедительными, особенно если это касается вопросов веры.
Мужчина вздрогнул и перекрестился.
— До встречи на свадьбе вашей дочери, сеньор Леон, — склонил я голову, он поднялся и перекрестившись проводил меня до двери. Когда она закрылась, мы с Бернардом услышали раздавшийся за ней вздох облегчения.
— В тюрьму синьор Иньиго? — усмехнулся швейцарец.
— Всё верно Бернард.
По пути, я решил немного поменять сценарий своего общения с парнем, и мы свернули к магистрату, где проводилось дознание. Спустившись вниз, я увидел, как инквизиторы снова кого-то пытали, в общем были в своём рабочем процессе.
Дав знак палачу, чтобы не крутил больше рычаги и голос пытаемого не перебивал меня, я обратился к брату Иакову.
— Вы не окажите мне небольшую помощь в убеждении одного человека брат?
— Смотря в чём вы хотите его убедить брат Иньиго, — улыбнулся он.
— Принять истинную веру, разумеется, — перекрестился я, — что может быть важнее этого?
— Только любовь к господу нашему, — согласился со мной инквизитор, — но,
— Вскоре приведут юношу, еврея, думаю знакомого вам по делу той обесчещенной им девушки, — сказал я и он кивнул, поскольку помнил, что я ей занялся, — так вот она сама и её отец согласны, что если он перейдёт в христианство, то они готовы принять его в семью в качестве мужа и будущего отца её ребёнка.
Брат Иаков изумлённо посмотрел на меня и к нам прислушиваясь, подошёл ещё и отец Стефан.
— Они согласны? Оба? — удивился он, — когда я с ними разговаривал, девушка хотела наложить на себя руки, а её отец грозился отдать её в монастырь. Откуда у них такие быстрые перемены в своих убеждениях?
— Слово господа, что я несу в себе, — улыбнулся я, — услышав его, они сразу передумали, поняв, как важно обеспечить любовь и заботу новообращённой душе из языческой тёмной веры.
— Мы не можем сомневаться в словах нашего брата, — удивлённо покивал головой брат Стефан, — так что с радостью поможем церкви обрести нового верующего.
— Тогда через час поприсутствуете пожалуйста при нашем с ним разговоре, — обрадовался я и они согласились.
Всегда камера, где проводились допросы с помощью дыбы, мылась перед тем, как туда заводили следующего допрашиваемого, так как многие не выдерживали пыток и многое из неприятно пахнущих выделений оставлялось после допрашиваемых на досках и полу. Не говоря уже о том, что никогда старый и новый допрашиваемый не пересекались здесь. Но не в этот раз. Я приказал камеру не только не убирать, но ещё и завести Якова ровно в тот момент, когда палач поворачивал рычаги колеса на дыбе. Так что иудей своими глазами увидел и последствия этого поворота и ушами услышал боль, которую эти пытки причиняют.
У Якова закатились глаза, и он сполз по стенке в руках приведших его стражников.
— Всё, можете допрашиваемого убирать, — показал я стражникам на мужчину на дыбе, — и принесите мне воды.
Когда иудей, лицо которого я щедро сбрызнул холодной водой, пришёл в себя, то он ещё больше побледнел, когда понял, что его раздевают и самого готовят в пытке.
— Подождите любезные, — остановил я палачей и те с поклоном отошли.
Молодой парень с ужасом в глазах посмотрел на меня.
— Представляете Яков, сегодня видел Лауру, — обратился я к нему, — бедняжка так по тебе скучает.
— Я тоже по ней очень скучаю синьор, — он посмотрел на меня, затем на дыбу, палачей и слёзы потекли по его щекам.
— Девочка умоляла меня поговорить с тобой, чтобы ты вернулся к ней, — спокойным, убаюкивающим тоном продолжил я.
— Разве это возможно синьор? — удивился этому парень, в глазах которого вспыхнула внезапная искра надежды
— Она сказала, что её семья примет тебя, если ты перейдёшь в христианство, — кивнул я.