300 спартанцев. Битва при Фермопилах
Шрифт:
Сидевшие на скамье старейшины молча переглянулись.
Леотихид же, нимало не смущаясь, обратился к Евриклиду:
— Не отвлекайся, уважаемый Евриклид. Я внимательно слушаю тебя.
— Справедливости ради, Леотихид, тебе следует отдаться во власть персидского царя и принять смерть от его слуг, — холодно продолжил Евриклид. — Это будет достойным возмещением и для персов, и для богов…
Евриклид опять замолк, поскольку сладостные женские стоны за стеной перешли в исступленный прерывистый крик. Судя по всему, кто-то необычайно неутомимый довел жену Леотихида до такого состояния, что она была уже не в
Евриклид обменялся быстрым взглядом со своими коллегами-геронтами, на лицах которых сквозь невозмутимую надменность невольно проступало ехидное любопытство.
— Ну так что, уважаемый Евриклид? — сказал Леотихид тем же невозмутимым тоном. — Что дальше?
— Я вижу, ты не согласен с нашим предложением, сын Менара, — промолвил Евриклид, глядя в глаза Леотихиду.
— Конечно, не согласен! — возмутился Леотихид. — Хорошенькую роль вы мне уготовили, уважаемые! Мне — гераклиду! — предлагают отдаться на милость варвара, у которого подвизается в слугах изменник Демарат. Да вы с ума сошли, уважаемые!
— Мы не занимаемся постановкой трагедий, — сдерживая себя, произнес Евриклид. — Мы пытаемся избавить наше государство от напасти, свалившейся на него в том числе и по твоей вине, Леотихид. Ты сам выбрал такую неприглядную роль, водя дружбу с Клеоменом.
— Но ты можешь все исправить одним смелым поступком, — заметил Леотихиду Феретиад.
— Я готов принять смерть в битве, как подобает спартанцу! — сказал Леотихид, горделиво приподняв подбородок. — Но я не согласен выступать в роли жертвенного барана, уважаемые.
— Я знал, что говорить с тобой о доблести и чести, Леотихид, только даром терять время, — сердито обронил Евриклид и поднялся с кресла.
Собрались уходить и длиннобородые спутники Евриклида.
— Сожалею, Евриклид, что нам не удалось договориться, — с фальшивой улыбкой проговорил Леотихид, у которого гора свалилась с плеч.
Уходя, старейшины столкнулись в коридоре с Леархом, румяное лицо которого и растрепанные кудри говорили о том, что он несколько минут назад всласть вкусил любовных утех. Леарх явно не ожидал увидеть старейшин в доме Леотихида, поэтому он покраснел до корней волос. Леарх попятился, уступая дорогу старцам, которые взирали на него, как на преступника, застигнутого на месте преступления. А тут еще полуобнаженная Дамо выглянула из-за дверного полога, желая что-то сказать Леарху. При виде старейшин, появившихся из покоев Леотихида, Дамо стыдливо ойкнула и юркнула обратно за дверную занавеску.
Старейшины чинно и важно прошествовали мимо застывшего столбом Леарха, саркастически ухмыляясь и постукивая посохами по мозаичному полу.
— Не позорь имя своего отца, Леарх! — сурово произнес Евриклид, проходя мимо юноши. — Тебе не место в этом доме. И тем более в объятиях распутной жены Леотихида!
Евриклиду не удалось настоять на возвращении в Спарту Демарата и на изгнании Леотихида. Существующее положение вещей устраивало подавляющее большинство знатных спартиатов. Если ныне в Спарте всеми делами заправляли Агиады и поддерживающие их знатные роды, то с воцарением Демарата непременно пошел бы в гору царский род Эврипонтидов, причем та его ветвь, от представителей которой спартанским властям хватало хлопот и в прошлом. Безвольный Леотихид устраивал Агиадов и спартанскую знать, имевшую
Эфоры созвали народное собрание, на котором объявили, что для избавления Лакедемона от гнева богов потребуются два гражданина, согласные добровольно расстаться с жизнью. Этим двоим предстояло отправиться в Азию к персидскому царю, у которого имелось полное право обрушить на них свою месть. Персидских послов, утопленных в колодце по приказу Клеомена, было двое. Таким образом, рассудили эфоры, спартанцы заплатят равным за равное и смертью за смерть, как повелевает им додонский оракул.
Глава восьмая
Булис, сын Николая
К этому разговору Горго готовилась, как к некоему испытанию. У нее было время все обдумать и взвесить. Леонид затеял этот непростой разговор с женой, лишь спустя два дня после того досадного случая в спальне Горго.
Горго сразу призналась Леониду, что она влюблена в Леарха. При этом Горго, как могла, выгораживала Дафну.
По спартанским обычаям вина Горго, собственно говоря, и не считалась виной. Увлечение царицы юношей, увенчанным победными венками в Олимпии и Немее, только подтверждало ее выдающиеся душевные качества. Единственно, о чем Горго не следовало забывать, как жене царя, так это о соблюдении нравственных приличий.
С этого и начал Леонид разговор по душам с Горго.
— Мне ведомо, что супружество со мной тебе в тягость, — молвил Леонид. — Наш брак с самого начала был похож на холодный очаг, в котором никогда не вспыхнет огонь. Поверь, Горго, я взял тебя в жены, повинуясь воле эфоров. Ты всегда была для меня как дочь. Я и не предполагал, что по прихоти судьбы мне придется стать твоим мужем и обагрить нашу постель твоей девственной кровью. Что делать, царям порой приходится платить за трон очень высокую плату! Царю Эдипу, например, пришлось жениться на собственной матери, которая родила от него детей. Эдипа извиняет лишь то, что он к моменту свадьбы не знал, что его невеста доводится ему матерью. А что извиняет меня? Глядя в твои грустные глаза, Горго, мне иногда кажется, что я не заслуживаю никакого прощения за то, что сделал тебя несчастной.
Сказанное Леонидом глубоко тронуло Горго, которая и до этого знала, что Леонид не без душевных терзаний сходится с нею на ложе, а затем тайком навещает Мнесимаху, свою прежнюю жену. Вот почему Горго не стала лгать и изворачиваться, но сразу поведала Леониду о своих чувствах к Леарху.
Леонид сел на скамью рядом с Горго и мягко обнял ее за плечи. Это объятие Леонида вдруг напомнило Горго ее детство. Она враз притихла, смиренная то ли нахлынувшими воспоминаниями, то ли добрым голосом Леонида.
— Я рад, что твоя любовь к Леарху взаимна, — продолжил Леонид. — Вы можете встречаться здесь, я не против этого. Это даже замечательно, Горго, что именно в доме своего отца ты обретешь истинное женское счастье.
Леонид тяжело вздохнул. Его всегда посещала печаль, когда он упоминал при Горго своего старшего брата, ее отца.
Растроганная Горго обвила руками шею Леонида, уткнувшись лицом в его густые светлые волосы. Ей нестерпимо захотелось разрыдаться. Такого с Горго еще не бывало, поэтому она пребывала в некотором смятении.