35 килограммов
Шрифт:
– Стой!
– кричу я, но в ответ слышу только его сиплый смешок.
Он бежит, волоча за собой сумку Adidas. Теперь я хорошо могу её рассмотреть. Она бьётся о камни, цепляется за выступы, но он не отпускает её. У меня такой точно не было. Значит, в этом мире есть и другие как я?
Сердце колотится так, что кажется, вырвется из груди. Но я не останавливаюсь. Я чувствую, что способен на это. Моё тело – крепкое, сильное и молодое.
Наконец, в одном из тупиков - узком, зажатом между двумя домами, - я настигаю его. Дьяволенок оборачивается,
– Отстань!
– шипит он и выхватывает нож. Лезвие блестит в свете двух лун.
Я не думаю. Тело само реагирует - шаг вперёд, захват запястья, резкий поворот. Черт под весом моего тела падает в грязь. Прижимаю его коленом, не давая пошевелиться. Нож звенит по камням, поблескивая грязным светом. Воришка взвизгивает. Снимаю у него с руки свои часы.
– Рука! Рука! Не ломай!
– он ёрзает, пытаясь вырваться.
– Без рук я сдохну!
Я сжимаю его запястье сильнее.
– Ты украл мои вещи, - шиплю я. Голос звучит чужим, низким, полным ярости.
– Отдам! Всё отдам!
– он кивает, тыча свободной рукой в сумку.
– Бери! Там твоё!
Я толкаю его и рывком поднимаюсь с земли. Сумка лежит между нами, полураскрытая. Рогатый, не сводя с меня глаз, пятится к стене.
– Я не хотел… - начинает он, но я перебиваю:
– Ты ударил меня по голове.
– Это не я!
– он мотает головой.
– Я просто нашёл тебя! Она! Она тебя принесла, а я просто нашёл. Ты уже лежал!
Я знаю, что он врёт. Или нет? Может, и правда не он. Но кто-то же сделал это. Кто-то ударил, кто-то украл мою жизнь.
Вор тем временем пользуется паузой. Он быстро нагибается, подцепляет с земли и швыряет мне в лицо комок вонючей слизи. Я слепну на миг. Рывком он подхватывает сумку у моих ног, закидывает себе на спину. Разворачивается, подпрыгивает, вцепляется в выступ на стене и начинает карабкаться вверх, словно ящерица.
Слизь жжёт глаза, но на неё нет времени.
– Стой!
– я бросаюсь вперёд, хватаю лямку сумки.
– Отстань!
– он дёргается, пытаясь выскользнуть, но я не отпускаю.
Лямка давит ему на шею. Он хрипит, начиная задыхаться.
– Да забери этот хлам!
– вдруг взвизгивает он, выныривая из лямки.
– Она всё равно не работает! Грогов хлам, всё из-за неё! Мама всегда говорила – от вещей обезьян одни беды…
Он разжимает пальцы, будто бы с неохотой, и исчезает на крыше, продолжая ругаться и бормотать что-то невнятное.
Я остаюсь один, сжимая в руках большую спортивную сумку. Тяну за молнию, она послушно открывается.
Внутри лежит всё, что он успел стащить: мои кошелёк, телефон, даже один кроссовок. Пуговицы. Какой-то пестрый бесполезный хлам. Моя фотография? Не помню, чтобы носил её с вобой. И ещё - золотой подсвечник, горсть монет с чужими лицами, какая-то безделушка, похожая на компас, но без стрелки. Несколько смятых листков бумаги. Разворачиваю один: «Баланс отрицательный. Пожалуйста
И только сейчас замечаю, что бегаю босиком. Ноги в грязи и царапинах, но не болят.
«Надо вернуться», - думаю я.
К той куче мусора. К тому месту, где очнулся.
Может, там ещё что-то осталось.
Может, там будут ответы.
Я возвращаюсь к той самой подворотне, где очнулся. Ноги сами несут меня сквозь узкие улочки, будто ведомые каким-то внутренним компасом. Воздух здесь густой, пропитанный запахом тухлятины чего-то кислого - как будто кто-то оставил мясо гнить под палящим солнцем.
Куча мусора на месте моего «пробуждения» теперь кажется ещё больше. Будто её специально разворошили, перекопали в поисках чего-то ценного. И среди этого хлама - они.
Деньги.
Те самые бумажки, ради которых меня, наверное, и убили.
Пачки, перетянутые банковскими лентами, валяются в грязи, некоторые разорваны, купюры разметаны ветром. Я падаю на колени, хватая их, сгребая в охапку. Грязные, мокрые, но - настоящие. На большинстве даже печати целы. Чертила, судя по всему, вскрыл пару брикетов, понюхал, потрогал и выбросил обратно. Чувствую, как слезы начинают бежать по щекам.
– Бумага, - хрипло смеюсь я.
– Дома они чего-то да стоят. А здесь… едва ли дороже, чем бумага.
Но я всё равно собираю их. Каждую пачку, каждую купюру, которую успеваю поймать. Ветер швыряет их в лицо, но я не сдаюсь. Руки дрожат, в голове пульсирует одна мысль: Кто и зачем меня убил?
Если не ради денег - то зачем?
Или это какие-то другие деньги?
Я приглядываюсь к купюрам - те же водяные знаки, та же знакомые цвета. Ничего необычного.
– Проклятая жизнь… - бормочу я, засовывая последнюю пачку в сумку.
Теперь она отяжелела, набитая деньгами и прочим хламом, который удалось собрать. Закидываю её на плечо и выхожу из подворотни.
Город вокруг живёт своей жизнью. Улицы освещены синеватыми фонарями, в воздухе витает смесь запахов - жареного мяса, специй, дыма и чего-то острого, от чего сводит скулы. Совсем не похоже на вонь в подворотне.
И я понимаю, что умираю от голода.
Живот сводит так, будто кто-то вырвал из него всё содержимое. Голова кружится, ноги подкашиваются.
– Еды… - хриплю я и иду на запах.
Встречных прохожих просто расталкиваю в стороны. Не извиняюсь. У меня нет на это времени.
Впереди - вывеска с красным петухом, размалёванным так ярко, что кажется, будто птица вот-вот сорвётся с деревянной доски и закричит. Из-под двери тянется тёплый свет, доносится гул голосов, звон кружек, смех.
Таверна.
Я толкаю дверь и вваливаюсь внутрь.
Тёплый воздух, пропитанный запахом пива, жареного мяса и дыма, бьёт в лицо. Внутри - шумно, тесно и… живо.