40 австралийских новелл

Маршалл Алан

— Ну, беги к маме, — сказал он, когда они слезли с лошадей у ворот. — Я сам расседлаю.

Он смотрел, как она идет по дорожке — маленькая, крепкая, в коричневато — желтых бриджах и желтой рубашке, детские шпоры внушительно позвякивают, когда она крепко ступает на каблучки. И все же видно было, что вся уверенность с нее слетела, что она обижена и глубоко разочарована.

«Нет, к черту! — подумал он, снимая седла. — Зачем мне без конца копаться в ее переживаниях?»

К вечеру, когда

разъехались гости, она спустилась в сад и остановилась у ворот. Там в высокой траве резвились три теленка. Брыкаясь и пригибая головы, они старались боднуть друг друга. «Какие красивые», подумала Нонни. Херфордские бычки. Рыжие с белыми мордами — как раз такие ей нравились. Совсем как Голодный Герберт.

Вдруг она расплакалась. Но гордость не позволяла ей плакать, и девочка изо всех сил зажмурила глаза, сдерживая слезы. Она чувствовала, что ее предали, обманули. Не надо ей и сотни подарков, пусть ей только отдадут деньги, которые она заработала своим трудом.

Она стояла у ворот до тех пор, пока телятам не надоело играть. Они улеглись в углу, свернувшись рядышком; куры слетелись на насест под грушевым деревом; в небе выступили звезды. Нонни видела, как в доме один за другим зажигались огни, оттуда слышался стук посуды и звон серебра. Мать позвала ее с веранды, она откликнулась, потом пошла в ванную умыться.

На другой день отец сказал:

— Я решил продать двадцать бычков. Мы отберем и погоним их на торги в пятницу. Хочешь поехать со мной?

— Хочу, — сказала она, — очень хочу!

— Отлично, но смотри, день будет тяжелый.

— Ничего, выдержу. — Она обернулась к матери, живая, веселая, как всегда: — Можно мне поехать?

— Что ж, если отец считает, что ты не слишком устанешь…

— Ничего, не устанет! — сказал он. — Она ведь у меня единственный помощник.

В пятницу на рассвете они погнали скот. По дороге слушали, как, просыпаясь, распевали птицы, переезжали вброд прозрачные ручьи, сдерживали норовистых бычков, пока не подтягивалось все стадо. Ехали они медленно, по пути им встречались другие стада, которые тоже гнали на ярмарку. Солнце поднималось все выше, пыль вилась за ними следом.

— Познакомьтесь с моим помощником, — говорил отец, и мужчины с серьезным видом приподнимали шляпы или подсмеивались, что помощник такой маленький.

На ярмарке было устроено много загонов для скота; усталые собаки, тяжело дыша, лежали в тени, настороженно навострив уши, готовые вскочить по первому зову; вокруг загонов разъезжали всадники в узких брюках и клетчатых куртках, широкополые шляпы закрывали их загорелые лица; отовсюду раздавалось мычание телят и ответный рев коров.

Нонни и Макс сидели на загородке. Нонни нравилась эта пыль, жара, крики скупщиков,

вся эта жизнь, которую она любила, о которой мечтала. И только, когда она вспоминала Голодного Герберта, лицо ее омрачалось и она опять замыкалась в себе.

Именно в те минуты, когда Макс чувствовал к ней особенную нежность, в ней появлялось что-то жесткое, какая-то резкость.

— Хочешь завтракать, Нонни?

— Нет, спасибо, папа.

— Разве ты не голодна?

— Нет.

— Может быть, выпьешь чего-нибудь холодного?

— Я ничего не хочу, спасибо.

Он смотрел на ее суровое детское лицо, на маленький, резко очерченный подбородок. «Да ну, шут с ней, неужели кланяться собственной дочери!»

Скот был продан, и они отправились домой. Они не проехали и полдороги, как солнце село и стало прохладно. Переправились через последний брод, когда на небе уже показались звезды. Собаки брели следом за ними, не утруждая себя погоней за зуйками или зайцами.

— Ну, вот мы и дома, — сказал Макс, когда они сошли с лошадей и направились к калитке. — Спасибо, что помогла мне. Устала?

— Нет, папа.

— Ты довольна сегодняшним днем?

— Да, очень.

— Ну, тогда все в порядке.

Он остановился у цветочных клумб вдохнуть запах влажной земли и подумал про себя: «Если бы она была мальчиком, как бы ей пошли на пользу эти поездки!..» Он обнял ее за плечи, и они вместе поднялись по ступенькам, но он по — прежнему чувствовал, что их что-то разъединяет.

Когда Нонни уезжала в школу, мать не поехала на вокзал. Нонни ждала в машине, пока отец компостировал обратный билет и сдавал багаж. Когда он вышел, то увидел, что она сидела с мрачным выражением лица, сложив руки в перчатках на коленях и скрестив перед собой ноги в тяжелых школьных башмаках. На синем форменном платье резко выделялся белоснежный воротничок. Он вдруг остановился и подумал: «Она еще совсем ребенок, но годы пролетят так быстро!»

— Вот твой билет и квитанция на багаж, смотри не потеряй. А вот… вот твоя доля за Герберта.

— Что ты, не надо, папа, не надо!

Она так растерялась от неожиданности, что старалась отнять у отца' свою руку и забиться в самый угол машины, сжаться в комок, стать незаметной.

— Они мне не нужны, правда, честное слово не нужны!

— Но это твои деньги, возьми.

— Нет, прошу тебя, не надо!

Она расплакалась. Вся обида, внутреннее напряжение, чувство, что ее обманули, — все исчезло. Она не могла смот реть на доброе лицо отца, с нежностью склонившегося над ней. Сколько дней пропало из-за того, что она на него сердилась, сколько хорошего они могли бы сделать вместе, а теперь эти дни уже не вернешь!