42-я параллель
Шрифт:
– Кому мне говорить, Аннабел Мари?
Молча они пошли домой. Казалось, ее что-то заботило, потому что она не обращала внимания на то, что он ей говорил.
И несколько недель Джонни не знал, что и думать об Аннабел Мари. Иногда целые дни она обращалась с ним так, словно они тайно обручены, иногда едва узнавала его.
Случалось, она передавала ему через отца, что ей нездоровится и она не может выйти из своей комнаты, а какой-нибудь час спустя он видел, как она скачет мимо конторы в амазонке и хлыстом сбивает пену, обильно выступившую на боках загнанной лошади. Он видел, что ее что-то тревожит, и догадывался, что все дело тут в треклятом французе.
Как-то вечером,
– О, Мурхауз, какой вы еще глупенький... а мне это нравится.
– Но должна ведь быть какая-нибудь причина вашего беспокойства... Вы не казались озабоченной в тот день, когда мы встретились в поезде.
– Если бы я только сказала вам... боже милостивый, представляю, какую бы вы состроили мину.
Она засмеялась своим жестким, хриплым смехом, от которого ему всегда становилось не по себе.
– Так знайте, что я много бы отдал за право заставить вас говорить... Вы должны наконец забыть этого проклятого француза.
– Какой вы, однако, простачок, - сказала она. Потом встала и прошлась взад и вперед по крылечку.
– Сядьте, пожалуйста, Аннабел. Неужели вы меня совсем не любите?
Она погрузила руку в его волосы и провела ладонью по лицу.
– Ну конечно, люблю, голубоглазый вы дурачок... Но неужели вы не видите, что меня тут все бесит?.. Все эти старые кошки шипят по всем углам, что я безнравственная, потому только, что мне случается выкурить папироску у себя в комнате. Почему в Англии даже аристократки курят открыто в обществе и никто слова на это не скажет?.. А потом меня заботит Папа: он слишком много денег вкладывает в спекуляции. Мне иногда кажется, что он из ума выжил,
– Но есть основания предполагать, что здесь ожидается большой подъем. Со временем это будет новое Атлантик-Сити.
– А скажите по правде, только без утайки, сколько продала ваша компания земельных участков за последний месяц?
– Ну, не так уж много... Но предвидятся крупные сделки... Вот хотя бы с той компанией, которая собирается строить новый отель.
– Счастлив будет Папа, если ему удастся вернуть пятьдесят центов за доллар... а он мне все твердит, что у меня ветер в голове. Он врач, а не биржевой чародей, и должен бы понимать это. Все это хорошо для юнцов вроде вас, которым нечего терять и для которых есть надежда выбиться в люди, возясь с этими недвижимостями... А жирный полковник - не знаю, то ли он дурак, то ли жулик.
– А какая специальность у вашего отца?
– Как, да неужели вы никогда не слыхали о докторе Стрэнге? Он самый известный отоларинголог Филадельфии... О, какие мы умные...
– Она поцеловала его в щеку.
– ...и невежественные...
– Она поцеловала его еще раз.
– ...и невинные.
– Вовсе уж я не так невинен, - быстро возразил он и твердо взглянул ей прямо в глаза. Пристально глядя друг на друга, они начали краснеть. Она медленно уронила голову ему на плечо.
Сердце у него колотилось. Ему кружил голову запах ее волос, ее крепкие духи. Он обнял ее за плечи и поднял на ноги. Спотыкаясь, нога к ноге, ее жесткий корсет вплотную к его ребрам, ее волосы по его лицу, он протащил ее через маленькую столовую в спальню и запер за собой дверь. Потом поцеловал ее прямо в губы сколько хватило силы, сколько хватило дыхания. Она присела на кровать и стала снимать платье, что-то уж чересчур хладнокровно, подумалось ему, но он зашел слишком далеко, чтобы отступать. Сняв корсет, она швырнула его в дальний угол.
–
Она поднялась и пошла к нему в одной рубашке, отыскивая в темноте его лицо.
– В чем дело, милый?
– яростно шептала она.
– Разве ты боишься меня?
Все было гораздо проще, чем ожидал Джонни. Одеваясь, они дружно хохотали. Идя вдоль бухты назад в "Ошен-хаус", он не переставая думал об одном: теперь-то уж ей придется выйти за меня замуж.
В начале сентября подул северо-восточный ветер и зябкие горожане покинули "Ошен-хаус" и коттеджи. Полковник все воодушевленней говорил о предстоящем буме и о рекламной кампании и все больше пил. Джонни теперь обедал с ним, вместо того чтобы столоваться у миссис Эймс. Брошюра была кончена и одобрена, и Джонни раза два возил в Филадельфию текст и фотографии к нему, чтобы взять сметы у типографщиков. То, что он проносился в поезде мимо Уилмингтона, не слезая там, доставляло ему приятное ощущение независимости. Доктор Стрэнг казался все более озабоченным и поговаривал о необходимости обеспечить свои вклады. Он ни разу не заговаривал о помолвке Джонни с дочерью, но казалось, что это само собой разумеется. Поведение Аннабел было необъяснимо. Она не переставая твердила, что умирает от скуки. Без устали дразнила и придиралась к Джонни. Как-то ночью, проснувшись, он увидел ее возле своей кровати.
– Ты испугался?
– сказала она.
– Я не могла заснуть... Послушай, какой прибой.
Ветер пронзительно свистел вокруг коттеджа, и яростный прибой ревел на берегу. Уже совсем рассвело, когда ему удалось убедить ее покинуть постель и вернуться домой.
– Пусть смотрят... Мне все равно...
– говорила она.
Другой раз во время прогулки по пляжу с ней случился приступ тошноты, и ему пришлось ждать, пока ее не вырвало за ближайшей дюной, потом, бледную и дрожащую, он под руку отвел ее в "Ошен-хаус". Он был озабочен и не знал покоя. В одну из своих поездок в Филадельфию он зашел в редакцию "Паблик леджер" справиться, нет ли у них места репортера.
Как-то субботним вечером он сидел, читая газету, в гостиной "Ошен-хаус". Кроме него, во всей комнате не было ни души, большинство приезжих уже разъехались. Отель должен был закрыться пятнадцатого. Вдруг он поймал себя на том, что вслушивается в чей-то разговор. В вестибюль вошли двое коридорных и, тихо переговариваясь, присели на скамейку.
– Ну, этим летом я своего не упустил. Провалиться мне на этом месте, если я вру, Джо.
– Да и я бы не зевал, если бы не заболел.
– А что я тебе говорил, не крути ты с этой Лиззи. Да с этой девкой, я думаю, каждый сукин сын хоть по ночке провел, даже негры и те пользовались.
– А как с той? Знаешь, той, черноглазой? Ты еще хвастал, что она от тебя не уйдет?
У Джонни по спине побежали мурашки. Окаменев, он крепко держал перед лицом газетный лист.
Коридорный тихонько свистнул.
– Лакомый кусочек, - сказал он.
– И подумать, что только не сходит с рук этим дамочкам.
– Так неужто ты и правда...
– Ну, не совсем... Боялся подхватить чего-нибудь. Но этот француз, тот действительно... Так и не выходил из ее комнаты.
– Это и я знаю. Сам застал его.
Они захохотали.
– Они, видно, забыли запереть дверь... Ну, она лежала на постели, а он сидел возле.
– И неужто голая?
– Да уж должно быть... под халатом... А он, понимаешь, спокойно этак заказывает мне воду со льдом.
– Ну что же ты не послал туда мистера Грили?
– А мне что? Француз был неплохой парень. Он мне сунул пять долларов.