45° в тени
Шрифт:
— Бедный малый! — сказал он, взглядом указывая на инженера.
— Тем более, — добавил главный механик, — что он выходит в Дакаре, а жена его остаётся на пароходе.
Они улыбнулись. Во время каждого рейса на пароходе происходило одно и то же.
Послеполуденные часы протекли обычным порядком. Все пили кофе в баре. Потом отдыхали в каютах. Закрывая свой иллюминатор, Донадьё заметил мадам Гюре, которая вышла подышать, пользуясь тем, что палуба опустела.
Она, казалось, стеснялась путешествовать в первом классе и робко смотрела
На ней было то же тёмное платье, что и накануне, волосы падали ей на затылок. Она даже не смела прогуливаться. Делала несколько шагов, облокачивалась на фальшборт, ещё немного ходила, совсем немного, останавливалась, смущённая, снова облокачивалась и смотрела на блестящий лик моря. Волосы её были бесцветные, ноги без чулок покрыты тонким узором начинающих расширяться вен.
Донадьё, закрыл иллюминатор, и в каюте воцарился золотистый полумрак. Он хотел почистить зубы, вспомнил, что нет воды, разделся, вздыхая, и, как обычно, голый растянулся на диване.
Когда в дверь заскребли и скрип матраца возвестил, что этот зов услышан, раздался традиционный шёпот:
— Половина пятого…
Потом другой голос, голос Матиаса, произнёс:
— Вам, ливерное, придётся сейчас пойти к тем двум китайцам.
В пять часов один из них умер. Дверь его каюты тщательно заперли. Чтобы подать рапорт капитану, доктор пересёк передний полубак и увидел других аннамитов, которые сидели прямо на обшивке палубы; большинство из них играли в кости.
Это не помешало им заметить доктора. Из всех углов на него пристально смотрели их тёмные глаза, без волнения, без нескромного любопытства, даже без неприязни.
Столько их товарищей уже умерло в Пуэнт-Нуаре!
Донадьё, немного смущённый, прошёл мимо групп аннамитов, перешагнул через негров, спавших под приставной лестницей, сделал крюк, чтобы обойти Лашо, развалившегося в кресле-качалке.
На верхней палубе он прошёл мимо радиорубки, дверь которой была отворена. Чей-то голос окликнул его оттуда:
— Умер?
Очевидно, это уже знали все.
Капитан, который одевался после дневного сна, тоже спросил:
— Сыпь была?
— Нет. Обычная дизентерия.
Но капитан тоже подозревал худшее и колебался, верить ли доктору.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мёртвого китайца опустили в океан в шесть часов утра. Точнее, церемония, назначенная на шесть часов, началась без пяти минут шесть, и это было не случайно.
Аннамитов предупредили и разрешили им послать делегацию из четырёх человек. Они первыми явились на корму, когда солнце ещё не взошло. Вокруг них матросы с шумом убирали корабль, а в иллюминаторах нескольких кают горел свет: это были каюты офицеров, которые должны были присутствовать па церемонии.
Донадьё подошёл медленно, в дурном расположении духа: он не любил менять свои привычки. Немного
Два матроса принесли грубо сколоченный гроб, и первые лучи солнца, воспламенившие море, словно покрытое полированным металлом, осветили также и плохо обструганные доски.
Два или три раза доктор поворачивался в сторону носа, где слышался лёгкий шум. Конечно. китайцы, несмотря на запрещение, старались занять такие места, откуда они могли что-то увидеть.
Капитан посмотрел на часы, и Донадьё понял: ждали только помощника по пассажирской части. И вот он наконец появился, но не один: его сопровождала мадам Дассонвиль.
Капитан и доктор обменялись взглядами. Когда молодая женщина подошла к ним, они холодно поклонились, а Невиль смутился.
Оставалось ещё пять минут до назначенного часа, но капитан сухим жестом снял фуражку, вытащил из кармана небольшую книжечку в чёрном переплёте и начал читать заупокойную молитву.
Всё было скомкано. Присутствие мадам Дассонвиль, которая накануне вечером, во время игры в бридж, умоляла помощника капитана разрешить ей посмотреть на церемонию, внесло фальшивую ноту.
А вскоре и Донадьё пожелал, чтобы всё закончилось ещё быстрее, потому что на прогулочной палубе, возвышавшейся над кормой, появился новый силуэт — женщина, которая даже ничего не знала о смерти аннамита. Это была мадам Гюре; как и каждое утро, она совершала свою прогулку. Она остановилась, увидев гроб, окружённый людьми в форменных тужурках.
Г роб поставили на каток. Один из матросов толкнул его, и он заскользил к морю, сначала медленно, затем быстрее… Он пролетел несколько метров пустого пространства. Четверо аннамитов стояли неподвижно и, казалось, даже бездумно.
Гроб соскользнул в воду, и тут произошло то, что случается чрезвычайно редко, в особенности при спокойном море. В тот момент, когда гроб коснулся поверхности, он раскрылся. Мадам Гюре первая заметила это с высоты прогулочной палубы и закричала, схватившись за голову обеими руками.
Капитан догадался сделать знак вахтенному офицеру, чтобы тот ускорил ход судна.
Четверо аннамитов стояли, облокотившись о фальшборт; мадам Дассонвиль наклонилась и показала на что-то светлое, плывущее за кормой «Аквитании».
Капитан снова, и так же резко, отсалютовал. Стоя за молодой женщиной, юный Невиль жестами объяснял, что тут ничего уж не поделаешь. Донадьё спустился, чтобы навестить того китайца, который ещё не умер, но лежал безжизненно, глядя в потолок и ожидая своей очереди.
Взошло солнце. На поверхности моря тянулись полосы тёплого пара. Во всём мире слышно было только монотонное дыхание машины.
Донадьё ещё не знал, ляжет ли он снова в постель. Он направился к прогулочной палубе, прошёл половину её и был удивлён, услышав женские голоса. На повороте он понял в чём дело, когда увидел, что это мадам Гюре разговаривает с мадам Дассонвиль.