48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
Я прикусываю губу и оглядываюсь на дверь, будто ожидая чьего-то ободрения. Сверяюсь с часами. Если задержусь всего на пару минут, ничего ведь не случится. Все равно парни должны выйти позже, и мне придётся ждать их в машине. Спертый запах и шипение мониторов давят на психику, но если я не посмотрю сейчас, возможно, не узнаю никогда. И я устремляюсь к компьютеру.
Глаза поочерёдно выхватывают имена документов, пока не останавливаются на папке с названием «Камеры наблюдения: Декабрь». Я дважды щёлкаю на дату побега. Значок загрузки начинает вращаться.
Около десятка экранов загораются одновременно. Центральный холл, двор, палаты, кабинет кого-то из руководителей, километры коридоров, ещё и ещё.
Включив перемотку, я перепрыгиваю от одного экрана к другому, пока взгляд не цепляется за знакомый угловатый силуэт. В животе медленно стягивается узел.
Ник стоит в центре комнаты, засунув руки в карманы. Рядом жмется щуплый парнишка с выбритым виском и стянутым на затылке крошечным хвостом, совсем молодой. Судя по всему, доктор или лаборант, потому что на плечи его накинут белый халат. Прислонившись к стенам, развалившись в креслах и на подоконниках, чего-то ждут не меньше двух десятков парней.
Пишут ли камеры звук?
Я щелкаю по вкладкам, пытаясь отыскать в настройках громкость.
— Главное не паникуйте, — раздается знакомый голос из крошечного динамика на панели, и я поднимаю голову. Услышав его спустя месяц, меня резко бросает в жар, потому что здесь, в тесноте этой комнатки, кажется, будто он совсем рядом. Голос Ника, чуть хрипловатый, лениво растягивающий гласные, ни с чьим другим не спутаешь. — Приготовьте коммуникаторы, в которых ведете дневники, и записи заранее. Любые подсказки, которые помогут вам не растеряться в первые минуты после внедрения Эхо в нервную систему. У вас будет почти час, чтобы подготовиться. Если сделаете все верно, ничего ужасного не случится.
— Ничего, кроме потери собственной памяти, — хохмит один из солдат. Тощий, большеротый и какой-то неопрятный в своем растянутом спортивном костюме.
— Спустя полтора часа ты не будешь даже в половину таким остроумным, Стив.
Ребята хохочут. Сидящий в кресле Шон хмурится. Арт отрывается от вытягивания ниток из собственного свитера и с любопытством поднимает голову.
— Эндрю слышал разговор двух медиков, — толкает локтем один солдат другого, — поговаривают, вся эта затея с потерей памяти — никакая не побочка, а идея полковника.
— Да Эндрю напуган, как девчонка, вот и мелет бред!
Артур хрюкает. Очень выразительно.
— Всем заткнуться! — рявкает Ник, пресекая болтовню. — Первая пятерка заходит через полчаса.
Парни хаотично разбредаются по помещению, как раскатившиеся по бильярдному ковру шары. Хлопает дверь. Стучат каблуки.
В комнату входит девушка с подносом в руках и начинает сервировать на небольшом столике закуски и кофе. Возвращается и уходит. Снова возвращается, напрягаясь и краснея под смущающими пристальными взглядами.
— Когда первая пятерка потеряет память, не впускайте
Тот кивает и поспешно уматывает. Наверняка ему неуютно находиться в компании, где самый мелкий из ребят выше его почти на голову и шире в плечах минимум вдвое.
Шон провожает парнишку взглядом до самой двери. Ник встает рядом, не без удивления посмотрев на друга.
— Какого черта я им это говорю? — произносит он, снимает с цепочки на шее кольцо, и надевает на палец.
Это оно — то самое. Я инстинктивно дотрагиваюсь до собственного безымянного пыльца, только там пусто.
Ник же продолжает:
— Все равно через пару часов они имени-то своего не вспомнят, не то что наставлений не переубивать друг друга, напугавшись до смерти.
Шон пожимает плечами и снова утыкается взглядом в сцепленные на коленях руки. Действительно, вопрос риторический.
— Вот это сервис, — сняв кофе и посыпанный сахарной пудрой пончик прямо с подноса, Арт пристраивается рядом, опираясь ногой о стену. Подмигивает уходящей официантке.
— Как тебе кусок в горло лезет? — удивляется Рид.
Арт многозначительно смотрит на него. Его широкий рот вымазан в сахаре. Он ничего не отвечает, лишь помахивает откусанным пончиком перед лицом у друга. Тот закатывает глаза.
Ник не обращает на них внимания, а неотрывно и безучастно смотрит в огромное, от пола до потолка окно.
— Лейтенант, вас Максфилд вызывает.
Ник оглядывается на парней, минуту медлит, потом кивает друзьям и уверенно шагает к выходу.
— Ник, — окликает его Шон. — Кольцо.
— Черт, — Ник снимает тонкий обруч и, подмигнув, перебрасывает его другу. — Пусть пока побудет у тебя. — Он оборачивается и бросает напоследок: — Через пять минут буду.
Я включаю перемотку, постукивая ногтем по столешнице. Но проходит пятнадцать минут, полчаса, а Ника все нет, зато я вижу себя.
Меня ведут… Хотя, нет, скорее тащат, потому что я вырываюсь, как дикий зверь, отбиваясь от чужих рук и цепляясь за все, до чего могу дотянуться. По щекам текут слезы, но никто не обращает внимания. Толчком в спину я влетаю в кабинет отца, и дверь захлопывается. Как и моя надежда узнать, что было дальше. Потому что камер там нет.
Я перематываю еще немного. Смотрю на мониторы над головой, снова спускаюсь вниз.
Вдруг тишину нарушает грохот, будто кто-то запустил в соседней комнате фейерверк. Пульс ускоряется, стучит в голове. Слишком много времени я уже потеряла.
И тут на одном из экранов мелькает отец. Он делает шаг назад, открывая обзор, и в комнате появляется доктор, наполовину скрытый плечами охранников. Они расступаются перед широкими шагами полковника, и теперь я вижу, куда он направляется. У дальней стены установлены пять кушеток в вертикальном положении, к одной из которой привязан Ник. Его руки и ноги зафиксированы кожаными ремнями.