50 оттенков рассвета
Шрифт:
— Очень больнючий?
— Очень, — тихий вздох, а меня смех пробирает.
— Приеду — подую.
— Артууур, ты что? Его же знаешь, куда делают?
— Знаю, знаю, — веселюсь. — Жди меня вечером. Лечить тебя буду.
Отбиваюсь, собирая подготовленные договора в папку.
Арт: Ты не ответила, что тебе привезти.
Ева: Ничего. Мне всего хватает. Спасибо за одежду!
Закатываю глаза, ничего не отвечая. Такая малость, о которой я уже забыл.
***
Сообщение
Долбаные обстоятельства! Не сдерживаясь, луплю по колесу, и пару минут смотрю в ночное небо. Хочется руками сдвинуть циферблат, чтобы отмотать время вперед, избежав этих желанных, но нелепых встреч в палате.
Ладно, скоро всё изменится. А пока пора ехать. Ева ждет и не будет спать, а ей очень нужен отдых.
Привычный маршрут: отцовский кабинет, коридор, палата.
Надо хоть эту фигню на шею в следующий раз повесить, с которой доктора ходят.
— Не спишь?
— Жду, — девочка расплывается в улыбке, а я чувствую, как тяжесть дня рассеивается от её эмоций.
— Тааааак, пациентка Каминская, будем наказывать.
— За что?!
— Волосы мокрые. Ев, я же просил тебя.
— Я только немножко, мне не расчесать было. Я только самые кончики, честно—честно.
— Давай договоримся, если ты что-то захочешь сделать, ждешь меня. Не хватало обмороков от слабости.
— Нет. Я же не смогу при тебе… ну…
— Малышка, — присаживаюсь на кровать, и тяну к себе, — если ты забыла, я уже видел всё, что нужно.
— Не всё.
— Хорошо, — соглашаюсь, видя, как она начинает нервничать. — Я буду отворачиваться.
Подтягиваю к себе и провожу пальцами по бледным щекам:
— Целоваться-то будем? Или будешь дуться? Поцелуешь сама?
Знаю же, что для нее в новинку, но до замирания сердца хочу инициативы от нее. Вижу, как Ева прикрывает глаза и тянется ко мне. Кладет руки на плечи, приближаясь лицом к лицу. От нее неуловимо пахнет мятой и ягодами. И я понимаю, что отныне это мой любимый аромат.
Кончик розового язычка касается сначала моей верхней, а потом нижней губы и я еле сдерживаю глухой стон. Простейшая ласка простреливает молнией в пах, а руки невольно напрягаются и стискивают тонкую талию.
— Смелее, Ева.
36.
Ева.
Сама целую мужчину, внутренне сгорая от смущения. Впервые сама. Хочется от восторга попрыгать на кровати, и спрятаться под этой самой кроватью, и завизжать,
Вспоминаю все наши с Артом поцелуи. Зажмуриваюсь и аккуратно прочерчиваю линию по его губам своим языком. Слышу, как мужчина громко сглатывает, и пугаюсь. Вдруг я сделала что-то не так?
Испуганно вздрагиваю и отстраняюсь, но Артур сжимает мою талию так, что, кажется, весь воздух выталкивает.
— Смелее, Ева.
И я повторяю. Только теперь увереннее. Один раз, второй… на третий Арт перехватывает инициативу и собственническим движением проталкивает свой язык в мой рот. Да! Это то, что нужно. То, чего не хватало. То, что помогает мне не сойти с ума, верить в лучшее, а еще, мне кажется, способствует быстрому выздоровлению.
Я читала, что регулярные поцелуи имеют целебное действие, нормализуют давление и улучшают сон. Кажется, ученые были правы: я буквально парю после встреч со своим «врачом», дышу полной грудью. Даже мысли про мудака и родственника не могут омрачить моей радости.
— Тормозни, малыш. Рискуем…
Артур тяжело дышит, утыкается губами в изгиб шеи и прерывистым дыханием запускает табун мурашек по телу. Хихикаю: интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я… эээ… опять девочка?
— Смеешься?
— Я просто… — Теряюсь. Не готова сейчас об этом говорить. — Это нервное.
— Почему нервничаешь? Твой визитер, он… он обижает тебя?
— Тигран? — Вот про все словечки Хаузова Артуру я рассказывать не буду. Ему не нужны проблемы, а мне кажется, если он хотя бы часть услышит, то перестанет себя контролировать. Я пока не очень хорошо знаю, как он — мой Артур — но чувствую его.
Ой… я подумала «мой»?
— Он или Николай. Расскажи мне о них.
— Я… я не знаю, что ты хочешь услышать.
А еще, если честно, я хочу целоваться и прижиматься к вкуснопахнущему телу. Скоро ведь меня выпишут, и эти мгновения останутся в памяти, как самые счастливые. Я помню, Арт говорил, что плохое позади, но я же знаю, на что способен Мудак Тигранович. Он не отпустит просто так то, что принадлежит ему, как он считает.
— Начнем с самого простого? Твой дядя всегда был таким? Лидия Васильевна говорила, брат души в нём не чаял?
— Это так. Всегда поддерживал, верил ему. Так верил, — хмыкаю, — что даже меня на него оставил.
— Подожди. Твой отец знал, что смертельно болен?
— Знал. Понимаю, о чем ты спрашиваешь. Он не лечился. Когда стало совсем плохо, сказал, что выбрал несколько месяцев полноценной жизни, чем год скитаний по больницам. Исход одинаковый, но эти месяцы он прожил по-настоящему.
Стираю ладонями слезы, потому что вспоминать больно. А еще очень страшно думать о том, что все могло быть не так. А если бы он начал лечение и вылечился? Если бы операция помогла? Но он сам решил за всех. За себя, за меня, за бабушку…