52 Гц
Шрифт:
— Не самый популярный выбор, — сказал Майкл. — Его мало кто любит. По-моему, Эрик у меня вышел лучше.
— Эрик хорош, — согласился Винсент. — Но Адам сложнее. Знаешь, когда его убивают, когда он понимает, что сейчас умрет — в его глазах видно, что умирает сейчас не человек, осознавший свои преступления — а ребенок. Ребенок, который не понимает, почему взрослые опять делают ему больно. Он умирает без надежды, без помощи, без капли сочувствия к себе. И это страшно, понимаешь?
— Он похищал детей, — сказал Майкл, бросая на него быстрые взгляды. — Он маньяк.
— Он был болен, —
Поднялся, подошел к столу, зачем-то подвигал горшки с места на место, будто хотел занять руки.
— Знаешь, почему Эрик — не самая выдающаяся роль? — спросил он. Начал машинально сгребать в кучу сухие листья, которые нащипал Майкл. — Потому что Эрик — это ты. Легко играть, когда у тебя прекрасный сценарий, глубокая роль, и все, что тебе нужно — это налить себя в нее, как в колодец, углубить там, где уже намечено, найти новое, где тебе положили разметку. Хотел бы я посмотреть, — с нажимом сказал Винсент, не поднимая глаз, — что ты сделаешь, если тебе дать ужасный сценарий, отвратительные диалоги, плоскую роль, самого худшего режиссера в мире — хотел бы я посмотреть, что ты сделаешь с этим. Как ты сумеешь раскрыться не в тепличных условиях, а там, где тебе действительно нужно работать. Как бы ты нашел глубину. Как бы ты сделал характер.
— Посмотри на мою жизнь, — посоветовал Майкл. — Сценарий — говно, режиссер в запое. Любовная линия — отвалилась.
— Это мне надо было уйти, — негромко сказал Винсент, формируя из кучки листьев аккуратный кружок. — Оставить вас вдвоем. Вы должны были быть вместе. Надо было просто отпустить его к тебе, но я почему-то не мог…
— Почему-то не мог! — насмешливо повторил Майкл. — И правда, почему это ты не мог отпустить человека, который прожил с тобой столько лет?..
— Я должен был найти в себе силы! — вдруг взвился тот. — Если он сам не мог — оттолкнуть его! Порвать с ним! Раз ваша безумная страсть оказалась сильнее меня, надо было давно все!..
Он вдруг широким, отчаянным жестом сбросил горшки на пол. Они грохнулись грязной кучей, распавшись на черепки, засыпав паркет землей. Сломанные стебли и листья замерли в черной земле, как обрывки мятой зеленой бумаги. Майкл метнулся мимо стола, схватил Винсента за руки, удержал за запястья.
— Ты что творишь?.. — спросил он. — Они-то в чем виноваты?..
Винсент, тяжело дыша, кусал губы, сжимая и разжимая скрюченные пальцы.
— Хочешь мне врезать?.. — с надеждой спросил Майкл, пытаясь поймать его взгляд. — Ну, хоть разочек?.. Сразу легче станет. Давай, а?.. Ты же знаешь, что я виноват.
Винсент вырвался, яростно глядя на Майкла.
— Хватит! — потребовал он. — Оставь это! Ты виноват только в том, что дурак, но я — нет! Я приспосабливался… Никого не хотел обижать. Никому не хотел делать зла! Ты таков, каков есть, Майкл, ты не можешь
— И что, маразм у тебя начался раньше? — добродушно спросил Майкл. — Хватит, тебе не в чем себя винить. Ты хотел сделать правильно. Сделать лучше. Ты даже мне хотел сделать лучше — думаешь, я тебе такого хотел?.. Да я тебя ненавидел.
— Прекрати! — выкрикнул Винсент, заметно краснея. — Что ты знаешь!.. О ненависти!.. Что ты можешь знать! Ты идешь, куда ноги несут, говоришь, что думаешь — что с тебя взять, какие грехи!..
— Это ты, что ли, грешник? — снисходительно спросил Майкл. — Кого ты обидел — мухе крылышко оторвал?.. Паука газетой прихлопнул?..
Винсент побелел так резко, что Майкл схватил его за плечи, чтобы подхватить, если вдруг от переживаний грохнется в обморок.
— Ты думаешь, мне не за что себя винить? — с глухой яростью спросил он. — Ты думаешь, в своей жизни я не сделал ничего, достойного упоминания? Когда мне было шестнадцать!.. — резко начал он и прервался. Оглядевшись, нашел взглядом оставленный на книжной полке бокал.
Шагнул к нему, выпил, как воду. В уголках рта остались красные следы — будто нарисованная улыбка. — Я встретил одну девушку, когда мне было шестнадцать, — сказал он. — Я всегда знал, что мужчины привлекают меня сильнее, но я был молод, мне хотелось экспериментов. Она жила в деревне, куда я приезжал на лето. Она тоже была юна. Ее звали Марта, — с нежностью сказал он, и Майклу почему-то показалось, что Винсент не выговаривал это имя уже много лет.
Майкл огляделся, обо что бы незаметно вытереть испачканные в земле руки, но ничего не нашел — пришлось отряхивать и вытирать об задницу, хорошо еще, земля была сухая. Он взял кружку с вином, подошел к Винсенту, будто чтобы позаимствовать бутылку. Для вида подлил себе, добавил ему в пустой бокал. У него было предчувствие, что Винсенту сейчас пригодится. Тот выпил.
— Однажды она написала мне, — сказал он. — Уже осенью. Что беременна. Я удивился, но не придал этому большого значения. Я имею в виду, — Винсент развернулся от книжных полок, испытующе глянул на Майкла, будто проверял, начал ли тот его осуждать. Майкл не начал — он слушал. — Я имею в виду, я не считал, что это трагедия или проблема или вообще что-то значительное. Я приехал к ней, мы с Мартой поговорили. Я сказал, что не буду на ней жениться, но и одну не оставлю. Что я признаю ребенка, позабочусь о нем, о ней. Если что-то понадобится — она всегда может мне позвонить, написать.
Майкл сел на диван, обхватив кружку пальцами, будто в ней был горячий чай. Поставил локти на колени, чуть ссутулился, глядя на Винсента.
— У нас большая семья, — сказал тот. — Внебрачным ребенком я никого бы не удивил — не я первый, не я последний. Часть побочных ветвей сохранилась только благодаря бастардам, так что, — он пожал плечами, — я считал, что это скорее хорошая новость. Я присылал ей деньги — достаточно, чтобы она ни в чем не нуждалась. Все было хорошо…
Винсент прихватил зубами нижнюю губу, медленно выпустил. Майкл следил за ним, не отводя глаз. Винсент долил в свой бокал остатки. Его заметно пошатывало, он взялся за спинку дивана, подождал.