52 Гц
Шрифт:
— Она позвонила мне, когда он родился, — сдержанно сказал он. — В тот же день. Напуганная, сказала — что-то не так. Что ребенок болен. Я подумал, что речь о простуде или вроде того, посоветовал позвать врача, но она сказала, что не знает таких врачей. Что с ребенком что-то не так. Что мне лучше приехать.
Казалось, ему тяжело стоять. Он вцепился в спинку дивана до белых пальцев. Он показался вдруг постаревшим, уставшим. Стал тусклым в одно мгновение — как краски блекнут, если солнце заходит за тучи.
— Садись, — шепнул Майкл.
Винсент обошел диван, задевая его коленями.
— Я приехал, — сказал он, стараясь держаться спокойно. — По телефону Марта ничего толком не объяснила, я не знал, чего ждать. Я думал — господи, зачем я здесь, что я понимаю в детских болезнях? Мне казалось, она преувеличивает, как любая молодая мать. Что бы там ни было, я был готов найти какого-нибудь врача, который скажет, что ее страхи беспочвенны, и оставить побольше денег, чтобы она ни в чем не нуждалась.
Он замолчал, глядя строго в бокал. Нахмурившись, поджал губы, будто ему предстояло отчитать Майкла за какой-то проступок, и своим молчанием он хотел придать большего веса своим словам. Майкл на такие уловки не велся — тем более что у Эммы хмурое выражение лица в таких случаях выходило куда убедительнее.
— Как его звали? — тихо спросил Майкл. — Ребенка.
— Пьер, — сказал Винсент впервые за все время дрогнувшим голосом. — Марта назвала его Пьер. Он родился с синдромом Дауна. Я даже не смог взять его на руки, — признался он. — До момента, как я увидел его, моя жизнь была безоблачной. У меня было прекрасное детство, беспечная юность. Я был любимым, забалованным ребенком. Мне ничего не приходилось решать. И вдруг я обнаружил себя — там. Марта в слезах спрашивает, что ей делать, держит на руках моего первенца — а я не знаю, что ей сказать, чего она хочет. Чем я могу помочь?.. Я даже не понимаю, откуда он взялся — мы же предохранялись. Я смотрел на него и понимал, что это не может быть правдой, это какой-то сон, бред — я просто увлекся девушкой, мне было интересно, ново — и вдруг, ты моргнул — а она стоит рядом и держит на руках…
Винсент залпом допил остатки вина, поморщился, даже зажмурился.
— Он казался мне таким уродливым, — сдавленным голосом сказал Винсент. — Неправильным, неприятным — я не смог заставить себя даже прикоснуться к нему. Это маленькое жалкое существо, которому была пара дней от роду, разрушило мой идиллический мир, в котором все всегда было на своих местах, упорядоченно, красиво.
У него по щеке скользнула прозрачная слеза, вторая повисла на ресницах. Винсент моргнул, стер ее. Долил себе в бокал остатки вина.
— Я просто уехал, — сказал он. — Оставил их, оставил все деньги, что у меня были, и сбежал. Каждую неделю присылал Марте деньги, хотя она не просила — а потом, через пару месяцев, она сказала, что больше не нужно. Что Пьер умер. Задохнулся во сне — а она не услышала.
Майкл протянул руку, взял его за плечо. Погладил, не зная, что тут можно сказать.
— Я не мог перестать думать, — сказал Винсент, — у меня все время крутилось это в голове — что, если это было не так, что, если это я толкнул ее… Если она не справилась, оставшись одна, если она из отчаяния, из беспомощности…
Майкл молча подвинулся ближе, притянул его головой к себе на плечо. Винсент судорожно вздохнул, глотая вино.
— Ты ничего не знаешь о ненависти к себе, — сказал Винсент, не отстранившись. — О трусости. Об ошибках, которые никогда не исправить.
— Ты хороший человек, — вполголоса сказал Майкл, обнимая его двумя руками. — Мне очень жаль твоего сына. Но ты спас Джеймса.
— Не нужно меня утешать, — пробормотал Винсент.
— А я и не утешаю, — сказал Майкл. — Я просто хочу сказать то, что давно должен был.
Винсент молчал, не возражая. Хотя если бы возразил — Майкл, наверное, велел бы ему заткнуться и помолчать.
— Спасибо за Джеймса, — негромко сказал Майкл. — Без тебя его бы сейчас не было. Спасибо за то, что нашел его. За то, что был с ним. За то, что любил его. Спасибо за то, что спас меня от этой вины — если бы он умер, я не смог бы с ней жить. Ты спас нас обоих. Подумай теперь о себе. У тебя герань дохнет. Герань — это же монстр. Ее в чулан запрешь на полгода, откроешь — а она цветет. С ней шутки плохи. А у тебя — дохнет. Поливай ее хоть раз в год.
Винсент фыркнул от неожиданности, вырвался из рук. Вытер покрасневшие глаза.
— Чаще не надо, — предельно серьезным тоном сказал Майкл. — А то она буйная. Но хоть раз в год. Выбери день, отметь крестиком. И поливай.
— Господи, — вздохнул Винсент. — Что ты несешь.
— У тебя такой сад на окнах, — продолжал Майкл. — Красиво же. А ты все горшки перебил. Куда это все теперь деть?.. Одна герань осталась, а к ней нельзя — подерутся.
Винсент недоверчиво посмотрел на него, издал нервный смешок. Не выдержал — рассмеялся, уткнулся лбом в руки. Тяжело вздохнул, оборвав смех.
— Давай ты приляжешь, — предложил Майкл, сунув ему диванную подушку. — Ненадолго. И отдохнешь. Можешь меня не стесняться — после всего, что у нас было, мы теперь почти семья.
Винсент обнял подушку, поднял на Майкла взгляд. И вдруг, качнувшись, ткнулся ему в губы, попытался обнять. Майкл, даже не удивившись, аккуратно взял его за плечи, отстранил.
— Не надо, — мягко сказал он. — Поверь мне, это плохая идея.
— Почему? — негромко спросил Винсент.
— Потому что тебе сейчас плохо, — сказал Майкл. — Тебе не хочется быть одному. Я с тобой посижу, если хочешь. Но я тебе не нужен.
— Нужен! — упрямо сказал Винсент. — Именно ты мне сейчас и нужен! Ты же меня понимаешь. Я рассказал тебе то, что никому не рассказывал. Меня тянет к тебе, просто раньше я не позволял себе…
— Я тебя не хочу, — просто сказал Майкл, не дав закончить. — Да если бы и хотел — не ответил бы. И когда ты протрезвеешь, ты поймешь, что ничего хорошего у нас не выйдет. Тебе хочется сбежать, не чувствовать одиночество. Ты думаешь, у нас много общего, потому что нам двоим больно. Что это объединяет.