52 Гц

Фальк Макс

В нем было что-то сказочное — в его многословности, в его любви к цветистым метафорам. В свою плавную речь он постоянно вставлял красивые обороты. Поначалу это казалось странным, но Майкл быстро привык — и часами мог слушать, как Арджун рассказывает о своем опыте в кино.

— Я всегда стеснялся своих корней, — говорил Арджун. — Стремился уйти от них как можно дальше, чтобы никто не сказал: «О, это же Болливуд! А как зовут режиссера?.. Ах, конечно, все ясно». Я вытравлял из себя все стремление к красочности, к фигуративности. Я дошел до того, что начал снимать черно-белые фильмы без слов.

Я пытался быть европейцем, снимать, как европеец. И я пришел к тому, что мои фильмы стали избыточны с другой стороны. Они стали избыточны пустотой.

— Я боюсь, у меня получится что-то наивное, слишком простое, — признался Майкл. — Как детский рисунок. Знаешь, такое, в чем находят очарование только родители, когда ребенок приносит им нарисованного кота.

— Майкл, ты представить себе не можешь, как долго люди учатся простоте, — сказал Арджун. — Специально учатся — и мало кому удается. Если это твое, твой язык — говори на нем. Это куда труднее, чем заталкивать в каждый кадр по цитате.

Было естественно, что Майкл предложил Арджуну стать вторым режиссером. Было естественно, что тот согласился.

Солнце приходило в дом на несколько часов, ложась яркими пятнами на старый деревянный пол. Самую светлую комнату превратили в «дом» Питера, где тот жил до встречи с китом, и снимали его бытовую жизнь — как он ходит из угла в угол, рисует, спит, готовит себе бутерброды. Как по ночам, чтобы ни с кем не встретиться, он ходит в круглосуточный магазин в миле от дома или на заправку, чтобы выпить там кофе и съесть хот-дог с жареным луком. Возвращается по обочине, смотрит, как мимо проносятся машины и фуры. Ходит в ночную аптеку, забирает свои оранжевые стаканчики с таблетками, расставляет их по всему дому.

Он украшал «свою» комнату, будто таскал листья в ежиное гнездо. Выстраивал на подоконнике спичечных человечков, горевал, если кто-то из них ломался. Просыпался по ночам, прислушиваясь к голубой тишине. Смотрел мультики, клеил на стену картинки. Пока они ехали, Питер набрал себе бесплатных открыток и флаеров, занял ими целую стену — и так они выяснили, что он поддерживал связь с миром не только в сети. У него были друзья по переписке, посткроссеры. Они обменивались открытками. Отправляясь в путешествие за китом, Питер написал каждому из них, что собирается сделать. И вот поэтому о нем заговорили в разных уголках страны. Вот поэтому, когда открытки дошли, возник резонанс. Не просто видеоролик, не просто один из сотни проектов на Кикстартере. Это было личное участие тех, кто знал его раньше.

— А что, если он рассылал открытки по всему миру? — спросил Питер, болтая ложечкой в чае. Они с Майклом сидели на бревнах под стеной дома, разговаривали полушепотом. Утро было раннее, все еще спали.

— Это вряд ли, — сказал Майкл. — Во-первых, он же у нас живет на пособие. Послать открытку в другую страну дороже, чем в другой штат.

— Логично, — согласился Питер.

— Потом, нам нужно будет пять-шесть человек, получивших его сообщение. Мы не поедем в Европу, чтобы снять двадцать секунд. Но мы сможем снять коротенькую сцену на улице, в офисе, у кого-то дома. Понимаешь?

— Ага.

Питер вынул ложечку из кружки, положил на бревно рядом с собой. Подул

на чай, прежде чем отхлебнуть.

— Все равно жалко, — сказал он. — Мировая известность была бы круче.

— Да, — согласился Майкл. — Но мировая известность нам не по зубам, поэтому будем работать с тем, что есть.

Он шутливо взъерошил Питеру волосы на затылке, убрал руку.

— Ты молодец. Это была отличная идея.

— Жалко, что она не пришла мне в голову тогда, когда мы еще были в пути, — пожаловался тот. — Сэкономили бы время.

— Хорошо, что она вообще к тебе пришла, — поправил Майкл. — Сегодня снимем, как ты их пишешь и отправляешь. Потом, смотри, — Майкл раскрыл ладони, будто обозначал границы кадра, — одну положат кому-то на крыльцо. Одну — на офисный стол вместе с другими конвертами. Одну бросят в почтовый ящик. Потом нам нужно будет всего несколько человек, которые эту открытку читают. Наймем в Квебеке актеров, не будем мучаться. Отснимем за один день — нам же нужны эпизоды секунд по десять.

Питер кивнул, держа кружку в ладонях.

Если день выдавался ненастным и для съемок было мало естественного света, Майкл вместе с Арджуном запирался в трейлере и отсматривал снятый материал. Они часами обсуждали, какие куски должны войти в финальный монтаж. Майкл заполнял блокнот заметками, выстраивая и перекраивая компоновку сцен. Иногда что-то приходилось переснимать, и Майкл начинал чувствовать себя одним из тех эксцентрично-творческих режиссеров, которые точно знают, как все должно быть, но не могут это объяснить.

Он с волнением ждал начала подводных съемок. Он боялся их, кажется, больше всех. Много где он мог пойти на уступки и позволить импровизацию, много где он не настаивал на том, чтобы все было сыграно в точности по его представлению. Но встреча с китом должна была быть идеальной, никак иначе. Она была кульминацией, смыслом всего.

Арендовав подводную камеру и снаряжение, они снимали уроки дайвинга — самые настоящие, потому что Питер никогда не плавал с аквалангом. Вышло совершенно естественно, что Дакота и Сара были последними на его пути к океану, так что Дакота и учила его плавать. Питер бесподобно боялся воды: паниковал, убегал от волн, сидел на мокром песке, подтянув колени к груди — а потом вставал и возвращался, чтобы попробовать снова. Это была очередная идея Питера, последнее испытание, казавшееся непреодолимым. Как оказалось, его герой безумно боялся воды. Он задыхался, стоило ему надеть гидрокостюм. Стоило ему войти в волны, те сбивали его с ног, оттаскивали от берега, и он вырывался из них, будто спасал свою жизнь. А потом снова лез в воду — и опять убегал.

Глядя на него, Майкл иногда чувствовал, как у самого становится тесно в груди.

Это внезапно открывшееся обстоятельство заставило пересмотреть несколько прошлых сцен. Почему он никогда не пил из-под крана и даже в чайник наливал воду из пластиковых бутылок. Почему он никогда не умывался под текущей водой, а обтирался влажной губкой, используя почти антикварные таз и кувшин. Почему он так трясся, попав под дождь.

История разрасталась, рассказывала саму себя. Майкл завороженно следил за ней, понимая, что его роль — это лишь роль наблюдателя.