52 Гц

Фальк Макс

Майкл обновил ленту Инстаграма. Никаких изменений. Никаких оповещений. Пустота.

Из синей пустоты медленно вплыл в фокус кит. Приблизился, неспешный и величавый — и, будто в фигуре старинного танца, вильнул в сторону. Питера в черном гидрокостюме было почти не видно. Майкл разочарованно выдохнул. В его памяти этот эпизод был куда насыщеннее. Здесь, на экране, он совершенно не впечатлял. Не то. Все не то.

— Потрясающе!.. — вдохновенно выдохнул Арджун. — Отлично! Майкл, это великолепно!

— Что? — уныло отозвался тот. — Нет, это не то.

— Поверь мне, — убежденно сказал тот. — Ты сделал все так, как

надо.

— Там же темно, ничего не видно…

— Вытянем, — уверенно сказал тот, разминая пальцы. — Все получится! Мы почти готовы.

— Ладно, — без энтузиазма сказал Майкл.

Глянул опять в Инстаграм.

Там было пусто. Как и всегда. Ни знака, ни звука.

Глава 40

Из дома, где они жили одной огромной семьей, начали разъезжаться люди. Сара и Томми вернулись в Лондон, без них и малышки Гагаты стало намного тише. Питер улетел в Нью-Йорк, Бран и Дакота уехали вскоре после него. Высоко над заливом проплывали в бездонной тиши самолеты, уносящие в разные концы мира любимых людей. Майкл остался до конца лета — жить здесь, в окружении высоких сосен, на берегу сумрачного залива. Монтировать фильм.

Чтобы успеть хотя бы на пару осенних фестивалей, работать нужно было быстро — и они с Арджуном сидели за монтажом по двенадцать часов. Иногда Арджун вскакивал среди ночи, вдохновленный новой идеей, будил Майкла и торопливо пересказывал, что вдруг понял, как сделать лучше — и они садились и делали лучше. Поначалу Майкл не видел большой разницы между «как было» и «лучше», но чем дольше смотрел, тем яснее видел, что Арджун прав. Тот выбирал не самые яркие, не самые очевидные дубли, не те, что Майкл считал удачными. Но они сливались в историю. Начав с яркого солнечного быта первых дней, картинка плавно уходила в приглушенные, мягкие, пыльные тона, будто герой пересекал черту между мирами.

Майкл проникался этим странным, интуитивным языком. Он чувствовал себя как человек, который начал учить древние иероглифы. Составлял из отрезков дублей кривые фразы, не зная ни логики, ни законов. Учился выражаться яснее. Четче. Короче. Работа была трудной — но писать сценарий было труднее. Сценарий создавался из ничего, из белой пустоты на листе. Здесь — здесь у него были гигабайты видео, и задача была лишь в том, чтобы найти правильные секунды и поставить их друг за другом в нужной последовательности.

— Вот здесь, пиши, мне нравится эта динамика, — говорил Арджун, и Майкл хватался за ручку. — Двадцатый день, первый дубль. Видишь — он нависает, камера смотрит снизу, это подчеркивает угрозу. Сразу после дай мне «лицо с глазами» — проверь сорок первый день, там похожий цвет, мы их склеим.

Они на ходу создавали рабочий слэнг. «Лицо с глазами» означало специфическое выражение лица Питера, когда тот слышал зов своего кита. «Где его мышь напугала» — сцены в придорожных закусочных. «Банан» — проход Питера от точки до точки по дуге вместо прямой.

Еще когда монтаж не был закончен, они отправили заявки на все фестивали, куда успевали до последнего дедлайна. Арджун сопровождал каждую личным письмом: у него везде были свои знакомства, он знал, кому стоит писать, чтобы их не проглядели в общем потоке. Майкл был уверен, что все пройдет гладко. Он не боялся. Но ему очень хотелось закрыть глаза — и открыть их уже в день премьеры.

Он вернулся

в Лос-Анджелес, будто побывав на другой планете. Он больше не встраивался в прежнюю жизнь, даже город из панорамных окон Беверли Хиллс не казался волшебным. Дом был пустым и огромным. Майкл впервые задал себе вопрос, зачем ему столько места, если он живет один. Что ему делать в этом пространстве — играть в футбол?..

Что-то случилось с ним, пока он был там. Ему казалось, он замер на цыпочках на краю пропасти, раскинув руки. Падать — не хочется, оставаться там, где ты есть — нельзя. Майклу хотелось поехать в рехаб, отыскать Уизли и спросить, как жить дальше. Но он и так знал, что тот скажет. Он скажет — иди, ищи сам, думай своей головой.

Это Майкл и сам себе мог сказать.

Он позвал Зака к себе — показать ему фильм. За ним оставалось последнее слово, выйдет ли из этого толк. Куда это деть: положить на полку и забыть или выпустить в свет, показать свое творение людям? Майкл думал, что будет волноваться перед первым показом сильнее, чем перед премьерой «Баллингари». Ведь эта история была полностью его созданием. Он придумал ее, написал ее, снял. Пришло время отдать ее на чужой суд. Он должен был бы бояться, что Зак не оценит. Не поймет его замысла или назовет его скучным и примитивным. Может, даже абсурдным. Но почему-то бояться не получалось. У Майкла не было даже никакого энтузиазма и предвкушения чего-то хорошего. Он так вымотался, столько всего вложил, что внутри была пустота. Его сейчас не тронула бы ни критика, ни похвала — он просто хотел знать, возьмется ли его агент за работу с фильмом.

— Ну показывай, — со скептическим вздохом сказал Зак, ерзая, чтобы удобнее устроиться в кресле. — Но если это нанесет неизмеримый вред моему здоровью, счет за лечение я пришлю в твой адрес.

— Глаза на лоб уползут? — флегматично спросил Майкл.

— На затылок, — буркнул Зак и нервно потер руки.

— Не бойся, я тебе их обратно нарисую и проволочкой прицеплю, чтоб наверняка.

Зак сердито посмотрел на него и поставил на колени ведерко попкорна.

— У меня отрастают седые волосы, когда я думаю, что ты убил целый год ни на что, когда мог бы ходить и подбирать деньги у себя под ногами.

Майкл молча погасил свет и включил проектор.

Он знал фильм наизусть. Помнил в нем каждый кадр и каждую фразу. Невольно улыбался, когда происходящее на экране трогало его. Все же было какое-то волшебство в кинематографе, в том, что люди, собираясь вместе, создавали что-то удивительное. Он смотрел на знакомые, родные лица. Слушал собственный закадровый голос — ровный, спокойный. Наверное, дело было в том, что они с Арджуном писали звук глубокой ночью, и Майкл, читая свой текст, несколько раз засыпал, сидя на стуле и роняя распечатки на пол. Но со стороны было не сказать, что к тому моменту он не спал около суток.

Майкл то и дело косился на Зака, проверяя, не заснул ли тот. Но нет — Зак смотрел. Автоматически жевал попкорн, иногда останавливаясь, и смотрел очень внимательно. Досмотрел до самых титров. Майкл не стал выключать — музыка Эвана не заслуживала, чтобы ее так прерывали. Зак пристально смотрел в экран, будто читал титры, и молчал.

— Ну? — наконец не выдержал Майкл.

— Я думал, все будет хуже, — сказал Зак, откинувшись на спинку кресла. Отправил в рот еще горсть попкорна, задумчиво прожевал.