60-я параллель(изд.1955)
Шрифт:
— Я тоже чуть было не... — тонким голосом выговорила вторая девчурка. — Меня бригада нашла в квартире. А тебе теперь ничего не надо? Ты сытый?
— Сытый! — подтвердил Лодя, не очень еще понимая, к чему идет этот разговор. — Я теперь с дядей Васей живу; он политорганизатор.
— Может быть, вам помочь в чем-нибудь надо? — заговорил теперь и мальчуган. — Может быть, дров наколоть или вода не идет? Мы можем принести... Мы — пионеры, тимуровцы. У нас четыре бригады образовались; и вот мы узнаём, где есть люди без сил...
— Или старые люди, — озабоченно
— Или старые люди... Мы таким помогаем. Твой моряк — он как?
— У нас, — быстро проговорила вторая девочка, видимо, стараясь не упустить самого важного, — у нас градусник есть для температуры... И зеркало есть: по дыханию узнавать, кто уже совсем мертвый.
Лодя призадумался. Он соображал, что сказал бы дядя Вася Кокушкин, если бы такая вот девчонка в рукавичках начала вдруг ставить ему градусник или пробовать зеркалом — мертвый ли он?
— Он старый... — неуверенно сказал он, наконец. — Конечно... Шестьдесят два уже! Но только он сильный. И нет: нам помогать не нужно. Мы буксир «Голубчик» чиним, «Голубчик второй». Дядя Вася сейчас придет...
Теперь мальчик, смахнув со скамейки, сел рядом с Лодей. Одна из девочек — пополнее — пристроилась тоже на уголку. Другая, которая выглядела совсем тоненькой, опустилась прямо на корточки против скамьи и вдруг засмеялась. Лодя посмотрел на нее вопросительно.
— А я теперь вспомнила! — сказала она с торжеством. — Когда был мир, ты один раз гулял с твоим папой и с мамой вон там, по Березовой аллее! У твоей мамы были си-ре-не-вые туфельки. И она — киноактриса, мне сказали!
Лодин подбородок вздрогнул.
— Это не мама моя была. Это мачеха. Она мне... не родная, — тихо сказал он, ковыряя пальцами скамейку. — Ее теперь нет...
— А папа у тебя где?
— На Черном море. Я ему сегодня письмо послал. Он теперь уже майор, наверное...
— А у меня папа убитый! — вздохнула девочка. — Он сапер был.
Они замолчали. Мальчик вдруг отвернулся и молча смотрел сквозь деревья на реку.
— А как тебя зовут? — спросила, наконец, та девчонка, которая всё еще сидела на корточках. — Ты, наверное, уже ме-ха-ни-чес-ки выбыл из пионерорганизации?
Лодя сконфузился: это ведь было его больным местом. Он промолчал: как сказать об этом?
— Давай поступай тогда в нашу бригаду. Работы — ужас сколько, а в этом районе как раз никого ребят нет. Очень мало! Ты ведь теперь уже отживился, потому что тебе помогли. А теперь и ты помогай другим тоже.
Лодя, нагнувшись, поднял щепочку и пропустил ею между своих стареньких калош узкий, но веселый ручеек вешней воды.
— Мне нельзя к вам, — после долгого молчания негромко возразил он. — Я... Я никогда пионером еще не был. Мне мачеха не позволяла.
И мальчик и обе девочки удивленно повернулись к нему.
— Не позволяла? Пионером быть? А она у тебя — что? Была... нездоровая? — спросил, наконец, мальчуган. — Как же тогда ты? Так и помереть можно, совсем одному! Только, знаешь, что я думаю? Если ты в Ленинграде всю зиму прожил, по-моему, ты можешь считаться пионером; правда, Валя? Мы поговорим с вожатой.
Полчаса спустя они договорились обо всем ясно и точно. Да, да, конечно! Разве мог Лодя хотя бы одним словом возражать против новой дружбы, против того, чтобы, наконец, исполнилась его мечта?
Ему очень понравились все эти ребята, особенно девчонка на корточках. Варежки у нее были с красной шерстинкой, а посреди лба виднелась странная маленькая отметинка, точно кто-то клюнул ее между бровей. Сидя на корточках, она всё время пофыркивала в Лодину сторону, точно он был очень уж смешной, либо ей просто не терпелось хоть над чем-нибудь да посмеяться. Да и мальчик тоже был ничего, хотя и постарше Лоди. Его, видимо, больше всего заинтересовал буксир.
Они ушли, условившись, что поговорят в бригаде и придут к Лоде еще раз на той неделе.
Та девочка, которая просидела всё время на корточках, как татарка, перед тем как скрыться за углом, круто обернулась и вдруг высунула Лоде язык — довольно длинный. Потом она нахмурилась и важно зашагала дальше. На голове у нее был повязан светлорыжий башлык с серебряной галунной тесемочкой крест-накрест. Острый его кончик с кисточкой торчал вверх, как у гнома. На ремне через плечо висел небольшой электрический фонарик. Да, это была очень хорошая девочка!
Очень хорошо также, что они пришли к нему. Это такое счастье, что теперь, наконец, он станет пионером. Как все советские ребята!
Глава LXIV. «АЛЕКСЕЙ — С ГОР ВОДА, МАРЬЯ — ЗАИГРАЙ ОВРАЖКИ»
Тридцатого марта люди в Корповских пещерах, щурясь на вешнее сияющее небо, вспоминали: «Н-да... не даром старики говаривали, бывало: «Тридцатого марта — Алексей — с гор вода; четырнадцатого апреля — Марья — заиграй овражки... Ох, заиграют они нынче... Воды будет — во!»
Снег еще лежал повсюду, в лесу всё выглядело по-зимнему, но солнце уже начало топить полевые сугробы, а долинные речки заполняться талой водой.
Бургомистр Луги не так давно обрадовал коменданта города. Близка весна; скоро затопит все долы и лощины; лесные дороги станут непроходимыми и непроезжими; партизаны волей-неволей должны будут на добрый месяц прекратить или, во всяком случае, ослабить свою деятельность.
Иван Игнатьевич Архипов, партизан, не хуже бургомистра знал родную природу. Правда, основной лагерь отряда, расположенный в пещерах, не боялся половодья, напротив того, оно должно было обезопасить его полностью со стороны реки, с долины. Но Архипов прекрасно понимал, — на несколько недель связь со всем внешним миром неизбежно порвется. Самолет из Ленинграда опустился на лесном аэродроме едва ли не в последний раз, в дальнейшем — хорошо, если на парашютах удастся кое-что сбросить отряду. Совершенно немыслимым окажется прямое общение с товарищами, базирующимися в непроходимых болотах между озерами Вельё, Стречно и Мочалище, а главное — с подпольным райкомом. Надо было, пока не поздно, условиться о дальнейших планах.