7 историй для девочек
Шрифт:
– Простите меня, мадам, – ответила бледная, трепещущая Маргарита, – желаю доброй ночи вашему величеству.
– Надеюсь, что ваше пожелание исполнится. До свидания, до свидания.
Маргарита старалась, но напрасно, уловить взгляд своего мужа, – он даже не повернулся в ее сторону, и Маргарита вышла, едва удерживаясь на ногах.
Наступило молчание. Екатерина устремила пронизывающий взор на герцогиню Лотарингскую, которая смотрела на мать, не говоря ни слова, и умоляюще сжимала свои руки.
Генрих
– А вы, Генрих, не раздумали идти в город? – спросила Екатерина.
– Ах да, правда! – воскликнул король Наваррский. – Честное слово, я совсем забыл, что меня ждут герцог Алансонский и принц Конде! А все из-за этих замечательных духов, они одурманили меня и отбили память. До свидания, мадам.
– До свидания! А завтра вы известите меня о здоровье адмирала, да?
– Не премину, мадам. Ну, Феба, что с тобой?
– Феба! – сердито крикнула Екатерина.
– Отзовите ее, мадам, а то она не хочет выпускать меня.
Королева-мать встала, взяла собаку за ошейник и держала, пока не вышел Генрих, а уходил он с таким веселым и спокойным выражением лица, как будто в глубине души не чувствовал нависшую над ним смертельную опасность.
Собачка, отпущенная Екатериной, бросилась вслед за ним, но дверь уже закрылась; тогда Феба просунула свою длинную мордочку под портьеру и жалобно завыла.
– Теперь, Карлотта, – сказала баронессе де Сов Екатерина, – сходите за Гизом и Таваном – они в моей молельне; вернитесь с ними и побудьте с герцогиней Лотарингской, у нее опять головокружение.
VII. Ночь 24 августа 1572 года
Так как в гостинице «Путеводная звезда» жареные куры существовали только на вывеске, то Ла Моль и Коконнас быстро закончили свой скудный ужин; Коконнас повернул на одной ножке свой стул в четверть оборота, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил:
– Месье Ла Моль, вы намерены теперь же идти спать?
– По правде говоря, очень хочется поспать, а то как бы не пришли за мной ночью.
– И за мной тоже, – ответил Коконнас, – но, мне думается, лучше не ложиться и не заставлять ждать тех, кто пришлет за нами, а попросить карты и провести это время за игрой. Таким образом, когда придут за нами, мы будем уже готовы.
– Я с удовольствием принял бы ваше предложение, но для игры у меня слишком мало денег; едва ли наберется сто золотых экю, да и те – все мое богатство. С ним я должен теперь устраивать свою судьбу.
– Сто экю золотом! – воскликнул Коконнас. – И вы еще плачетесь! Дьявольщина! У меня всего-навсего шесть.
– Рассказывайте! – возразил Ла Моль. – Я видел, как вы вынимали из кармана
– А! Эти деньги, – сказал Коконнас, – пойдут в уплату давнишнего долга одному старому другу моего отца, как я подозреваю, тоже гугеноту, вроде вас. Да, тут сто ноблей с розой, – заявил Коконнас, хлопнув себя по карману, – но эти нобли принадлежат мэтру Меркандон; моя же личная собственность состоит, как я сказал, из шести экю.
– Какая же тут игра?
– А вот потому, что денег мало, я и хотел сыграть. Кроме того, мне пришла в голову одна мысль.
– А именно?
– Мы оба приехали в Париж с одной и той же целью.
– Да.
– У каждого из нас есть могущественный покровитель.
– Да.
– Я могу положиться на своего так же, как вы на вашего.
– Да.
– Вот мне и пришла в голову мысль сначала сыграть на деньги, а потом на первую благостыню, которую получим от двора или от возлюбленной.
– Действительно, хорошо придумано! – заметил, смеясь, Ла Моль. – Но, признаюсь, я не такой страстный игрок, чтобы ставить всю свою жизнь в зависимость от карт или очков в кости, потому что первая благостыня, полученная вами или мной, вероятно, определит течение всей нашей жизни.
– Хорошо! Оставим первую благостыню от двора и будем играть на первую благостыню от возлюбленной.
– Есть одно препятствие, – возразил Ла Моль.
– А именно?
– У меня нет никакой возлюбленной.
– И у меня тоже, но я рассчитываю быстро обзавестись ею. Слава богу, мы не так скроены, чтобы страдать от недостатка в женщинах.
– Вы-то, месье Коконнас, конечно, не будете терпеть в них недостатка; я же не так уверен в своей звезде любви и боюсь обокрасть вас, поставив против вашего заклада свой. Давайте играть на ваши шесть экю, а если вы, на ваше горе, их проиграете и захотите продолжать игру, то вы ведь дворянин, и ваше слово равноценно золоту.
– Ну и отлично! Вот это разговор! – воскликнул Коконнас. – Вы совершенно правы; слово дворянина равноценно золоту, особенно если этот дворянин пользуется доверием двора. Поэтому не думайте, что я слишком зарываюсь, играя с вами на первую благостыню, которую я, наверно, получу.
– Да, вы-то можете проиграть ее, но я-то ее выиграть не могу, потому что я служу королю Наваррскому и ничего не могу получить от герцога Гиза.
– Ага, еретик! Я сразу тебя почуял, – пробурчал хозяин, начищая старую каску. И, прервав свою работу, перекрестился.
– Вот как, – сказал Коконнас, мешая карты, принесенные слугой, – значит, вы…
– Что?
– Протестант.
– Я?
– Да.
– Ну, предположим, что это так, – ответил, усмехнувшись, Ла Моль. – Вы что-нибудь имеете против нас?