7 способов соврать
Шрифт:
Гарсия убирает блокнот к себе в портфель.
– Кэт, спасибо, что уже играешь без бумажки. Остальные, будьте добры, выучите к четвергу последние несколько сцен. Молодцы, хорошо поработали.
Я спрыгиваю со сцены, желая первой выскочить в боковую дверь. Бегу вниз по травянистому склону. Щурюсь, потому что в глаза мне бьют предзакатные лучи. Никак не привыкну, что солнце садится так рано. Часы переведены на зимнее время: теперь дневного света совсем мало. Хотя, может, это потому, что мы так долго торчим в школе.
Прохожу мимо пустого «мерседеса» Джунипер Киплинг – сияющего чужака среди обшарпанных джипов и грязных пикапов. Странно. Я думала, Джунипер
На тротуаре я сую руки глубоко в карманы, настраиваясь на долгий путь пешком. До дома идти недалеко, километра три, но сейчас холодает с каждым днем. Скоро придется просить кого-нибудь, чтобы после репетиции меня подвозили. Как представлю, что нужно о чем-то болтать в машине, тоска берет.
Просто, с кем бы я ни говорила – неважно, на какую тему, – всегда выставляю себя полной дурой. Лучше б оставили меня все в покое – ради своего блага и моего. Стоит кому-то нарушить мое уединение, и меня охватывает паника, паника, паника. Я перестаю соображать, голова наполняется белым шумом, в мозгу происходит короткое замыкание. И с языка слетает одна лишь злая бредятина.
Куда легче жить по сценарию.
Мэтт Джексон
Прошел час, а я все еще, лежа на спине, думаю о ней, ее взгляде; вспоминаю, как она обратила на меня внимание.
Она посмотрела на меня. Эта мысль крутится, вращается, вертится в моей голове, словно вечный двигатель или галактика; мне самому это кажется невероятным, потому что я под кайфом.
Когда ты в состоянии наркотического опьянения, взгляды окружающих обычно не задевают, потому что – если только это не дрянной кайф и тебя не мучает паранойя – тех, кто на тебя пялится, ты воспринимаешь как жителей другой планеты, и это клево. Но даже не будь я под кайфом, взгляд Оливии Скотт меня все равно бы взволновал. На английском я сижу за ней через три ряда и весь урок таращусь на ее затылок, любуясь ее густыми, прямыми, гладкими, как шелк, волосами, – непонятно, как ей удается добиться такого эффекта. Она очень остроумная, а улыбка у нее такая лучезарная, что я вздрагиваю каждый раз, будто меня током ударило. Оливия Скотт великолепна.
Меня возбуждает ее звонкий смех, сексуальное тело, уверенные движения и сияющие голубые глаза. Интересно, почему она замечает только придурков вроде Дэна Силверстайна. Потом я осознаю, что, если бы она каким-то чудом обратила внимание на меня, я был бы очень смущен и не знал, как себя вести, ведь у нас нет общих друзей. Я даже не уверен в том, что мы с ней поладили бы. Кажется, Оливия из разряда тех полуботаников, которым вроде и плевать на школу, но учатся они хорошо. Непонятно, как такое может быть. То есть если ты не намерен слишком усердствовать, так хотя бы возьми на себя труд не усердствовать совсем, или я не прав?
Впрочем, откуда мне знать? Мы ведь с ней даже ни разу словом не перекинулись. Может, она совсем не такая, какой кажется.
И все же Оливия смотрела на меня, и я не в силах об этом не думать.
Я беру с крыши машины косяк, затягиваюсь, пускаю дым, облизываю кончик, катаю его на языке, зажимаю зубами. Негигиенично, конечно, тащить в рот то, что валялось черт-те где, но я позволял себе и не такое, и Берк, я знаю – тоже. Однажды он подобрал бычок с тротуара и закурил просто ради забавы, и не заболел, хотя я потом неделю твердил, что у него будет оральный герпес или еще какая зараза пристанет. Правда, у Берка крепкое здоровье.
Часы показывают пять. Из актового зала на холм хлынул поток
Затягиваясь, я смотрю на облака. Окрашенные розовым, освещенные лучами закатного солнца, они стелются по небу воздушным шлейфом, чем-то напоминая пушистые сгустки ваты или кремовый зефир. С ума сойти, до чего они огромные, и еще более поразительно, что эти колоссы изменчивы; они никогда не будут такими, как сейчас. Едва они отяжелеют и изольются дождем, то тут же исчезнут, будто никогда и не плыли в вышине над моей головой. День уже почти прожит. Этот час идет, идет и уходит.
Я закрываю глаза, изгоняю из головы все мысли. На их месте появляются другие, как легкое дуновение ветерка, как перезвон колокольчиков. Вокруг меня вихрем кружат минуты; секунды угасающего солнца щиплют, кусают, колют, щекочут кожу. Боже, когда я в последний раз так классно тащился?
– Hola [3] , Матео, – раздается знакомый голос, нарушая мою нирвану.
– No hablo [4] по-испански, – бурчу я, не разжимая век.
3
Hola (исп.) – Привет.
4
No hablo (исп.) – Я не говорю…
– Ну да, конечно, мистер Полумексиканец, – усмехается говорящий.
А я отвечаю:
– Ой, да ну тебя. Я на шестьсот процентов американец.
За такие слова мама бы меня убила, потому что это – Оскорбление Моего Культурного Наследия.
Я искоса поглядываю на Берка. В зареве заката да еще потому, что я смотрю на него, склонив голову, он похож на существо из фильмов ужасов: в носу, ухе и брови сверкает пирсинг; левую руку обвивает черно-фиолетовая татуировка, похожая на зияющую рану; а обесцвеченные волосы – благодаря гелю – стоят иглами.
– Привет, чувак, – говорю я, и Берк взбирается на багажник моей машины, а оттуда ко мне на крышу.
– Куришь, что ли, здесь? – кряхтит он.
– Да. Больше делать нечего. А ты? – спрашиваю я.
– Читал. Ждал, пока одна из моих скульптур остынет.
Он машет книгой. Если Берк не варит металлические скульптуры из выброшенных автомобильных колпаков и стальной арматуры, он читает, о чем народ даже не догадывается, потому что выглядит Берк как завзятый гангстер. На деле он – самый образованный человек в нашей школе, – не считая Валентина Симмонса, потому что об этом претенциозном козле я даже думать не хочу, – но об этом никто не знает, так как Берк умело скрывает свой блестящий интеллект.
Порой я готов поклясться, что Берк – пришелец с другой планеты. Он вполне нормальный парень, только вот, кроме меня, с ним никто не общается: не могут воспринимать его всерьез из-за внешности. Причем дело не только в татуировках, пирсинге и волосах, которые он каждую неделю красит в новый цвет, а еще и в нарядах. В лучшем случае они кажутся эксцентричными, в худшем – позорными. В прошлую пятницу, например, Берк явился в школу в обтягивающих неоново-желтых джинсах и ботинках на платформе. Сегодня на нем зеленый плотный пиджак до бедер, джегинсы и килт, и выглядит он так, будто господь на него наблевал.