8 предновогодних вечеров в кафе-пекарне «Домовёнок»
Шрифт:
24 Декабря
Пахнет булочками и кофе. Сияющие витрины заполнены свежей выпечкой и праздничными пирожными в виде снеговиков и дед Морозов. Рядом с прилавком стоит небольшая ёлка, украшенная старыми стеклянными игрушками. На стенах, декорированных дубовыми дощечками, красуются несколько натюрмортов с выпечкой. За широкими панорамными окнами, увешанными гирляндами, с одной стороны царит спокойствие двора, окружённого многоэтажками, с другой – кипит жизнь вечернего города. Мимо проносятся автомобили, замедляясь у светофора. Шум дороги ощутим, но в поглощающем уюте пекарни почти не уловим. Часть
В следующем году кафе-пекарня «Домовёнок» отпразднует своё двадцатилетие.
Миловидная пышногрудая женщина в чепчике одёрнула алый фартук и упёрла руки в широкие бёдра.
– Так, фитоняшка! Для тебя ПП-десертики, вон в том углу. – Она кивнула в сторону крайней витрины.
– Любо-о-о-овь, – протянул лысый тучный мужчина, глядя на женщину за кассой. – будь человеком а. Твоими булочками с корицей за километр пахнет. Ноги сами сюда привели. Ну Новый год всё- таки.
– Алё, Борь, до Нового года еще целая неделя! – Не поддавалась Любовь Михайловна. – А ты походу забыл, что два дня назад жаловался мне на сахар, холестерин и в очередной раз севший после стирки костюм? Забыл, что умолял меня больше не продавать тебе булочек?
Борис сузил глаза и обмакнул шарфом лоб.
– Так что, та полочка с низкокалорийными десертами для тебя, – продолжила Люба. – Там тоже вкусно, так еще и полезно. Даже чизкейк есть.
– Я сейчас пойду в булочную в соседнем квартале! И куплю там всё, что мне вздумается! – нервно возразил мужчина.
– Ишь чё, напугал. Давай валяй. Заодно попроси их, что бы они тебе новый костюм помогли подобрать, на два размера больше! И силу воли в займы дали!
Хозяйка кафе не сдвинулась с места. Борис, нахмурив брови, направился к выходу.
– Лысину прикрой, мозги застудишь! – чуть улыбнувшись крикнула Люба в след.
Боря фыркнул и закинул один край шарфа на голову.
Колокольчик над дверью зазвенел. Дверь не захлопнулась. Следом за расстроенным мужчиной в кафе вошла девушка 16ти лет в бежевом пуховике Овер-сайз.
– Здравствуйте. – Она сняла капюшон, густые розовые волосы упали на плечи. За девушкой в дверной проём втиснулась ёлка, подвязанная хлипкой веревочкой. Помещение тут же наполнил лёгкий хвойный аромат.
– Эээ, ну куда с ёлкой то? Олеж, она в снегу вся! – громко возмутилась Люба.
– Я говорила ему, подождать снаружи, – буркнула девушка Катя, подходя к прилавку и вынимая из ушей наушники.
– Ладно, не ворчите, – улыбнулся её отец, высокий статный мужчина средних лет, отряхивая шапку от снега. – Я просто хотел всех познакомить с нашей новой подругой. Ёлка Новогодовна, прошу любить и жаловать. Будет гостить у нас до января.
Катя закатила глаза и спрятала нос в воротник куртки.
– Приятно познакомиться! – улыбнулся седовласый мужчина, сидевший у углового окна со скетч-буком и простым карандашом в руках. – Рад видеть тебя с такой красоткой, Олег! – Мужчина кивнул, приветствуя знакомого чашечкой чая.
– Давно у нас не было таких гостей, – вздохнула девушка, доставая из кармана куртки наличные. – Нам две улитки с заварным кремом и багет с сыром.
Для Кати это была четвертая зима без мамы и первая с тех пор с ёлкой в доме. Мамы не стало в начале декабря, а вместе с ней и не стало духа новогоднего волшебства и радости в их семье. Девушка подняла
– Может этот Новый год будет особенным, – улыбнулась Люба, складывая выпечку в бумажный пакет.
Катя не ответила, натянула капюшон на голову, вставила наушники и направилась к выходу. Ёлка последовала за ней, унося за собой свежий запах леса.
Колокольчик над дверью зазвенел. В дверях снова нарисовался широкий силуэт.
– Ладно, давай чизкейк, – тут же заявил Борис, обмотанный клетчатым шарфом.
Люба улыбнулась и ему.
– Три. И какао.
Люба стёрла улыбку с лица и подбоченилась.
Через некоторое время в кафе вернулся Олег.
– Кофе, пожалуйста, – глубоко вздохнул он, обращаясь к хозяйке пекарни.
Люба чуть поддалась вперед.
– Фирменный? – тихо спросила она.
– Ага.
Люба налила для гостя американо и незаметно для других посетителей плеснула в чашку пятизвездочного коньяка. Так она делала только для своих. «Фирменный кофе» был с коньяком, «фирменный» горячий шоколад – с ромом, «фирменный» пунш – алкогольный, а глинтвейн из той же серии – варился на вине. Но все, как говорила сама Любовь, в разумных пределах. Напиваться в её кафе она не позволяла никому, выгоняя особо увлеченных в паб на соседней улице.
Художник, как обычно сидевший у углового окна, отложил свой альбом в сторону, приглашая Олега подсесть к нему за столик.
Люба обслужила еще двоих посетителей и присоединилась к мужчинам.
Из кухни вышел помощник Любы, Митя, с небольшим подносом чистых кружек. Заметив освободившийся стол, он тут же подбежал к нему с тряпкой. А после – присел за маленький столик за прилавком около кухни, достал из нагрудного кармана рубашки рыжего медвежонка и теребя его за ухо стал наблюдать за происходящем в зале, время от времени поглядывая на тётю Любу.
– Ну как Катюху растормошить? Мы даже ёлку не нарядили. Говорит, давай завтра. Настроения у неё нет. Ни новогоднего, никакого! – Олег взмахнул руками.
– Ну ты же знаешь, декабрь для нее самый сложный месяц в году. Будь помягче, – попыталась утешить друга Любовь Михайловна.
– Да я понимаю. И для меня зима – не простое время. И уже никогда не будет простым…
– Но ты нашёл утешение, – продолжила Люба.
Спустя четыре года после потери жены, Олег смог впустить в свою жизнь женщину, которая была рядом весь этот болезненный для него период. Помогала, поддерживала его и ничего не требовала взамен. Лена уже давно развелась, а детей ей судьба не подарила. Она уже смирилась со своим одиночеством. Но потребность о ком-то заботится её не отпускала. Убитый горем коллега по работе оказался подходящим вариантом. И она сама не заметила, как влюбилась. Лена вернула его к жизни, снова научила дышать. И он был ей безмерно благодарен за это. Что-то трепетное уже зарождалось в его сердце, но на то, чтобы из этого выросла настоящая большая и искренняя любовь, такой, какой она может быть, требовалось время. Время и его собственное разрешение себе. Чего он пока не мог себе позволить. Этого не могла позволить ему и дочь Катя.