9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9
Шрифт:
– Послушайте, – сказал Гаттер, когда Мергиона сиганула добивать шустрого ректора в придорожные кусты, – а если…
– Слушаю вас, Гаттер, – усмехнулся Аесли.
– Да нет! Я в смысле – а если мы вернемся в Первертс, ректорское заклинание снова начнет действовать?
– А вот и нет, – сказала Амели. – Нас на гражданской самообороне учили, что на каждое заклинание найдется контрзаклинание. Что там использовал Лужж? «Сейчас отсюда вылетит птичка»? Это гипнотизирующее зомбирование?
– Или зомбирующий
– А, неважно. Посмотрите на меня. А-нам-все-равно! Все, мы свободны.
– Все? – спросил Порри. – А почему мне все равно хочется пойти в Стоунхендж за хочугой, зарядить магутор и выполнить просьбу Лужжа?
– Наверное, потому, что теперь это просто просьба, – сказал Сен. – А кроме того, заряженный волшебством магутор очень даже поможет в поисках Трубы.
– И правда, – повеселел Порри. – А вот и Мергиона.
Из темноты вышла Пейджер. Вид она имела чрезвычайно угрюмый. Похоже, истребление призраков коварного ректора исчерпало терапевтический потенциал.
Торшер забеспокоился.
– Печаль я вижу в вашем взоре, неужто приключилось горе? Какой у вас печальный взгляд! Ужели спасся вредный гад? Бежал, как трус, в ночную тьму…
– …Не бегать никогда ему, – сказала Мерги. – Но нету радости в победе над призраком в бронежилете. Нет, это все совсем не то…
Пейджер замолкла на полуслове, постояла немного с плотно сжатыми губами, потом посмотрела волшебному осветительному прибору прямо в абажур.
Амели испуганно глянула на Сена. Сен со значением глянул на Порри. Порри сунул руку в рюкзак, вытащил будильник и протянул Мерги.
– Часовой механизм, – отрывисто сказала Мерги, не глядя, взяла будильник и начала прикручивать к ножке Торшера. – Испорченный. Повышенная чувствительность к рифмам. Возможно короткое замыкание. Самовозгорание. Взрыв. Разрушение источников освещения в радиусе ста метров. Вопросы есть? Желательно в стихотворной форме.
Вопросов в стихотворной форме не было.
– Ну, – девочка повернулась к друзьям. – Что делать будем?
– А-нам-все-равно! – сказала Амели.
– Как это «все равно»? А-а-а, ты в этом смысле… – голос Мергионы чуть потеплел. – Спасибо, подруга. Ну что, вперед, в Стоунхендж?
Ночные облака разошлись, открыв огромную полную луну. Камни Стоунхенджа оказались совсем близко.
Торшер откашлялся и, с трудом подбирая слова так, чтобы они не рифмовались, произнес:
– Мне дадите не соврать вы, нас пять здесь ровно, признайте [203] .
– Ну… считая тебя, пять.
– Нас храбрецов пять отважных, удальцов готовых все на, свою отдать жизнь можем мы, истину добыть в бою чтоб [204] .
– Да, да, нас пятеро! И что?
– А скажут, – вздохнул Торшер, – скажут, что нас было четверо [205] .
Стоунхендж при свете полной луны
Оставив торшер учиться говорить не в рифму, первокурсники направились к знаменитым
«Странно, – думал он по мере того, как громада Стоунхенджа приближалась. – На фотографиях эти камни какие-то другие. Неужели солнечный свет так все меняет? Или дело в ракурсе съемки?»
И только оказавшись в окружении камней, Аесли понял, что дело вовсе не в ракурсе. А также понял, почему никого никогда не распределяли в Стоунхендж.
Камни бесцеремонно рассматривали пришельцев.
Дети мгновенно заняли круговую оборону. Порри выставил перед собой лазерный арбалет, стреляющий болтами. Мергиона выхватила любимые нунчаки. Амели закрыла лицо руками. Аесли принялся напряженно думать.
«Если смотрят – значит, мыслят. Если мыслят – значит, говорят. Если говорят – значит, с ними можно договориться».
– Нет, это уже просто невыносимо! – раздался из груды булыжников знакомый голос. – Опять Гаттер!
Камни зашевелились, и перед путешественниками показалась фигура, чешущая в затылке.
– Я же все страницы вырвал, – горестно произнесла она. – Я же все свидетельства уничтожил. Ну что вам еще надо?
– Это же Каменный Философ! – закричала Амели, которая, оказывается, подглядывала сквозь пальцы. – Ура!
– Посмотрим, какое такое «Ура»! – прогрохотал другой голос, незнакомый и очень неприятный. – И вообще, мы все здесь каменные философы.
И действительно, рассевшиеся по кругу существа были близнецами школьной реликвии Первертса. Каменные гуманоиды отличались друг от друга лишь размерами и способом мышления: одни чесали подбородок, другие – за ухом, а самый маленький философчик ковырялся в носу.
Дети дружно захлопали глазами. Увидеть такое количество копий Каменного Философа, который по определению существовал в единственном экземпляре… В общем, это коренным образом меняло картину мира [206] .
– Посторонние, – громыхнул кто-то из философов. – Следует удалить.
– Удалить? – подхватили другие. – Что есть удаление? Относительно чего? По отношению к чему? И не приведет ли это к равноудалению нас самих?
– Следует удалить посторонних, – повторил первый голос, – иначе они станут причиной, которая повлечет за собой следствие.
Ожившие камни оживились:
– Причина не может запаздывать по отношению к следствию, – авторитетно заявил пятиметровый каменный философ с красивыми красными прожилками.
– Безусловно! – отозвался трехметровый мыслитель в уродливую желтую крапинку. – Но следует ли из этого, что следствие не может опережать причину?
– Причина… – загудели вокруг. – Следствие… Причина…
Сен понял, что обсуждение причинно-следственных связей пользуется здесь большой популярностью. Мальчик перевел дыхание. Грозные философы угрозы для жизни не представляли… По крайней мере, пока выясняли фундаментальные взаимоотношения между базовыми понятиями.