9 Правил Барыги

Свободолюбов Виктор

Тюремную баланду, что ему давали через специальное окошко в металлической двери камеры, Олег есть не мог. Ни вкус, ни вид, ни запах не позволяли ему к ней притронуться. Причём, после многих лет, местная баланда ему казалась всё вкуснее и вкуснее с каждым отсиженным годом. То ли её действительно стали лучше готовить, а то ли он просто привык? Но тогда, в камере, он не понимал, как можно из этих продуктов, что были в тюремной пайке, приготовить такой ужас. Как? Действительно надо использовать всё своё кулинарное мастерство, чтобы создать такое эталонное говнище! Даже сам Олег приготовил бы куда лучше, хотя умение готовить было явно не его коньком. Поэтому Олег держался на строгих условиях, по сути, на одной воде и хлебе, точнее, корочках хлеба, так как те были более-менее пропечённые. Иногда он, конечно, ел тюремную похлёбку, но только тогда, когда та была не мутная, а такое было не часто.

Именно там он похудел на двенадцать-пятнадцать килограммов, но сумел отбить три-четыре килограмма от своей первоначально потери. И то было это уже ближе к концу его срока, потому

что набирать Олег хотел лишь полезную мышечную массу, регулярно тренируясь в лагерной качалке. Что же касается голода, то первое знакомство с ним было ужасное. Дело в том, что при голоде желудок посылает сигналы мозгу о том, что было бы неплохо в него что-то закинуть. Мозг начинает судорожно искать варианты того, чем можно перекусить, но не найдя решения, он провоцирует у человека что-то наподобие паники. И это решающий момент твоей схватки с голодом! Если ты научишься отличать, где ты, а где потребности твоего желудка, то ты победишь, и тогда этот сигнал SOS от желудка к мозгу будет с каждым днём всё тише, а иногда мозг вообще может блокировать данные импульсы от желудка, сочтя их малозначимыми. Тогда ты вообще по тридцать-пятьдесят часов можешь даже не вспоминать о еде. Это очень важно, когда находишься не на свободе, потому что любая твоя зависимость: в еде, воде, сне, сигаретах, в семье, любви – абсолютно любая зависимость в тюрьме будет использована против тебя! Поэтому там, по ту сторону колючей проволоки нужно тщательно скрывать то, что тебе по-настоящему дорого. Если же ты не сможешь победить подобным образом какую-то свою зависимость, то ты будешь вынужден думать не головой, а желудком. А на зоне подобные люди вынуждены жить как приспособленцы, способные на разные гадкие поступки в надежде, что им что-то перепадёт. За их срок у них происходит деформация личности и, как правило, освобождаются они кончеными контрацептивами. Кстати, это всё касается не только желудка, но и других органов, которые могут повлиять на сознание. Особенно для мужчин, которые иногда думают не головой, а какими-то не предназначенными для такого процесса органами.

Как бы оно ни было, сейчас на вокзале Олег твёрдо решил, что поест лишь тогда, когда доберётся до дома. И слабый импульс из желудка сразу перестал его беспокоить. К тому же часы на вокзальной стене показывали уже почти пять вечера, а, значит, можно было неспешно выдвигаться к своему поезду. Дойдя до нужного вагона, Воеводин протянул свой паспорт проводнице. Та посмотрела на него, отдала обратно и, к большому удивлению Олега, беспрепятственно пустила его в вагон. «Не обманула!» – подумал про кассиршу Олег с нескрываемым облегчением. Багажа у него, естественно, не было, поэтому он быстро разместился в кресле у окна. На улице была ранняя весна, снег почти везде растаял, а кое-где деревья начали покрываться зелёной листвой. Поезд тронулся, и Олег с искренним любопытством смотрел на меняющиеся пейзажи, которые обычному человеку показались бы унылыми, но только не ему. Для него мир обрёл новые краски.

Если спросить у только-только освободившегося человека о том, что он сейчас чувствует, то в девяноста девяти процентов случаев человек ответит, что это неописуемое ощущение. И, действительно, описать то, что сейчас испытывал Олег, было крайне сложно. Всё вокруг ему казалось интересным, как младенцу, узнающему что-то новое. Только в случае с младенцем у большинства людей не остаются подобные воспоминания, когда они вырастают, а здесь остаются! Даже серый вид из окна казался Олегу красочным. Краски были такими яркими, что это можно было сравнить лишь с тем, когда ты меняешь насыщенность цвета в настройках своего телека, и он сразу излучает сумасшедшую палитру цветов.

Поезд подъехал к одной из промежуточных остановок, где внимание Олега привлёк мужичок, ходивший с молоточком и зачем-то стучавший им по железным колёсам поезда. Олег видел подобную картину не раз, так как он часто ездил на спортивные соревнования поездом в другие города. Но ни тогда, ни, тем более, сейчас никто не мог ему объяснить, зачем он это делает. Для чего? Что это за таинственный ритуал такой российских железных дорог? Ну, правда, наверное, через тридцать лет появятся летающие автомобили, а через пятьдесят люди освоят Марс. А этот мужичок всё так и будет ходить со своим молоточком и всё так же с умным видом постукивать по железным колёсам состава. Одно радовало Олега точно, что хоть что-то осталось неизменным за время его отсидки.

Но не только поэтому привлёк внимание этот мужичок. Олег заметил куртку, в которой был одет данный гражданин. Это была типичная форма работника железных дорог. Тёмно-синий верх, светло-синий низ и белая светоотражающая полоса на спине. Именно такие куртки шила зона, от которой Олег хотел уехать подальше и как можно скорее. Мужики на промке выпускали подобные изделия тысячами, а за годы, проведённые им вне воли, количество выпущенных комплектов было невозможно сосчитать. Казалось, что такого количества работников РЖД нет вовсе, и швейный цех в лагере шьёт комплекты на будущее в расчёте на то, что Российские железные дороги захватят Мир! Сам Олег устроился работать на промку сразу после того, как его выпустили из камеры в лагерь, сняв с его личного дела красную полосу как осуждённого, склонного к побегу. Произошло это по невероятному стечению обстоятельств. Суть в том, что начальник колонии, который перевёл Воеводина на строгие условия содержания, попал в какой-то коррупционный скандал и был вынужден уволиться по собственному желанию. А новому временному начальнику учреждения держать спокойно ведущего себя осуждённого

взаперти было не с руки. К тому же, все знали, что Олег в своей камере лишь занимается спортом и читает книги. Для того чтобы Олега перевели на обычные условия содержания, ему необходимо было устроиться работать в швейный цех. Олег не стал думать над таким предложением очень долго, потому что свой большой срок он просто «не вывез» бы в камере – уж слишком много здоровья отнимал голод, холод и бетон. Ему, конечно, не хотелось работать по 14-16 часов в сутки за «спасибо», но не принять это предложение означало бы сдохнуть в камере. Поэтому одним солнечным майским днём двери камеры открылись, и он впервые за четыре года вышел на улицу. Вдалеке за многочисленными заборами виднелись зеленеющие деревья, а над головой наконец-то не было никакой крыши. Олег посмотрел на небо, и оно было синим-синим, как на картинках журнала «Discovery». По небу лениво плыли облака, скорее напоминающие сахарную вату. Олег, привыкший за эти годы к тусклому ламповому освещению, жмурился как крот, вылезший из своей норы. Солнце буквально залезало в глаза не только прямыми лучами, но и отблеском от свежей растущей травы. Он вдохнул полной грудью, и от перенасыщения кислородом у него закружилась голова. Чтобы не упасть в обморок, Олег присел на одно колено и одной рукой упёрся в землю, ища дополнительную опору своему телу. Сотрудник, сопровождавший его, сразу начал что-то передавать по рации, но Олег понимал, что с ним всё в порядке. Просто, как он ни старался проветривать свою камеру, сделать это через столь маленькое окошко было невозможно, и воздух в камере оставался сырым и спёртым. Тем не менее, у Олега было такое ощущение, что его амнистировали и выпустили на свободу, хотя, на самом деле, сотрудник колонии вёл его в обычный лагерь строгого режима.

Плюсов пребывания в лагере на обычных условиях содержания по сравнению со строгими было много. Один из них заключался в том, что осуждённые жили не в камерах, а в бараках, которые многим мужчинам могут быть знакомы по армейским казармам. А так же можно было в любое время с шести утра до двадцати двух вечера выходить на улицу на свежий воздух. Но первый месяц пребывания в лагере Олег провалялся в бараке с температурой выше тридцати восьми градусов. Ни три-четыре дня, ни неделю, а целый месяц! Месяц у него была высокая температура! Ничего подобного с ним никогда не происходило, и даже в детстве Олег болел не чаще раза в год. Объяснить этот феномен никто не мог: ни зеки, которые на свободе были так или иначе связаны с медициной, ни, тем более, местный тюремный фельдшер, который издевательски посоветовал Олегу помазать лоб зелёнкой. Сам же Олег понимал, что это связано, скорее всего, с его ослабевшим за четыре года иммунитетом в связи с недостатком питания и витаминов. Он уже начал привыкать к своей температуре, начал считать её нормальной. Просто у всех людей она тридцать шесть и шесть десятых градуса, а у него тридцать восемь и четыре десятых! Но, спустя месяц, температура резко спала и вернулась к норме.

Тем временем, пока Олег боролся целый месяц со своей температурой, в зоне произошло несколько серьёзных изменений. Вслед за старым начальником колонии был уволен начальник службы безопасности, а начальник оперативного отдела переведён работать в другую колонию. Видимо, глядя на такие кадровые изменения, новый временный начальник поспешно ушёл в отпуск, а после вовсе вышел на пенсию. Поэтому выход на работу на промышленную зону для Олега уже не был столь актуальным. Кадровая чехарда в зоне длилась ещё три с половиной года, в течение которых сменилось четыре начальника колонии и множество сотрудников на более мелких должностях. Именно тогда начал своё продвижение по карьерной лестнице Глебыч, заменяя одного проворовавшегося оборотня в погонах за другим.

И, действительно, хищения в зоне имели просто галактические масштабы. Исправительная колония, в которой отбывал своё наказание Олег, была казённым учреждением, а, значит, на её содержание выделялись средства из федерального бюджета страны, хотя, колония давно могла встать на самообеспечение, зарабатывая деньги выполнением заказов на промзоне. Но это было никому не выгодно, так как «распил» бюджета всегда считался в нашей стране любимой игрой власть имущих. Если даже не брать во внимание тот факт, что на питание каждого осуждённого из бюджета выделялось пятьдесят семь рублей в сутки, что было сравнимо с ценой одной шоколадки, а по факту на ту баланду, которая готовилась в ИК, в лучшем случае затрачивалось сорок рублей на человека в день. Такое воровство казалось мелкой кражей, по сравнению с тем, что творилось на производстве учреждения.

Олег не знал всех схем данных мошеннических операций, но то, что они были, он знал точно! Даже одноклеточной амёбе, не имеющей мозга, и то всё было бы очевидно. Это был сплав администрации с блатными. Первые занимались бухгалтерией, а вторые обеспечивали промку рабочей силой всеми правдами и неправдами, заставляя мужиков работать по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Кроме того, блатные обеспечивали порядок на промке, явно имея какие-то блага за то, что, по сути, выполняют работу администрации. Конечно, эта система была не новой. Её придумали англичане ещё несколько веков назад. Вынужденные поддерживать порядок на своих новых колониях, они давали дубинки и свисток сильным осуждённым, чтобы те держали в страхе остальных, давая им в награду усиленное питание. В случае той зоны, где был Олег, всё было не так очевидно, но всем, у кого были глаза, и хотя бы несколько граммов мозга, это было ясным как день! Блатные, конечно же, прикрывались какими-то понятиями, которые сами не раз нарушали, но для опытного «сидельца» это была лишь пыль в глаза.