900 дней в тылу врага
Шрифт:
Оставив на улице часового, вошли в избу. Хозяин зажег семилинейную керосиновую лампу, и в доме сразу стало уютно. Мы попросили занавесить окна. Пожав плечами, мужик стал возиться с занавесками. Стены и переборки избы были оклеены листами из иллюстрированных немецких журналов. Чего здесь только не было: и цветные фотографии Гитлера, Геринга и Розенберга — «правителя» оккупированных восточных областей, и снимки гитлеровских вояк, орудий, танков, самолетов. На фотографиях были колонны русских военнопленных,
Хозяин уловил наши взгляды.
— Да, тяжело бороться с ними… — как бы невзначай молвил он.
— Ничего, на нашей стороне правда, — ответил Володя Баранов.
— На правде далеко не уедешь, — проговорил хозяин. — У них сила.
— Наша сила сильнее, — вступил в разговор Веселов.
— Уж не себя ли вы считаете за силу? — с ехидством спросил мужик.
— А хотя бы и себя, — обрезал я.
Мужик замолчал, спрятав глаза.
Часа через полтора метель немного стихла, но ветер завывал по-прежнему. Хозяин вышел вслед за нами. Мы надели лыжи и, чтобы скрыть свой истинный маршрут, направились в противоположную сторону.
Разговор в избе оставил неприятный осадок на душе.
— Есть сволочи на белом свете, — вспомнив мужика, проговорил Веселов. — Сидит себе на печке и ждет хорошей жизни от «новых» хозяев. Такой тип ни за грош продаст человека…
С трудом пробравшись через густой ельник, мы пошли по краю темного леса.
Впереди показалась широкая полоса Витебского шоссе. Чтобы перейти его, сняли лыжи. Сделали это умышленно. Дело в том, что немецкое командование во всех своих приказах не уставало повторять, что всякий человек на лыжах считается партизаном, а лыжный след — партизанским.
Один за другим вышли на укатанное автомашинами шоссе. Кругом — ни души. Только уныло шумят могучие сосны, да гудят телефонные провода.
Пройдя с полкилометра, круто свернули в сторону и скрылись в лесу. Шли по компасу. Идти ночью по лесным дебрям и сугробам трудно. Ребята начали сдавать. От усталости клонило в сон.
В четвертом часу устроили привал. Все, за исключением часового, ткнулись в снег и моментально заснули. Но январская стужа скоро взяла свое. Через час, лязгая от холода зубами, поднялись. Было еще темно. Ветер раскачивал высокие сосны, гнал сверху колючую крупу.
— Сейчас бы под одеяло, — вздохнул Ворыхалов. Ему никто не ответил, но каждый, наверно, подумал в эту минуту о домашнем уюте.
— Пошли, — коротко приказал Веселов.
Промокшая от снега одежда быстро покрылась ледяной коркой. Маскхалаты напоминали грубую брезентовую робу. Идти стало еще труднее. Только к утру мы выбрались из леса на большое поле. Вдали виднелись силуэты строений. Посоветовавшись, решили зайти обогреться. Выбрали большой дом. Постучались.
Распахнулась
— Вам кого? — спросил он.
— Да вот в гости заехали, — сказал Веселов.
— Вы не туда попали. Здесь управа, — ответил незнакомец.
Потоптавшись у здания, пошли дальше. Начинало светать. Снег заметал наши следы.
Весь день мы провели на ногах.
Был уже поздний вечер, когда до нас долетел протяжный паровозный гудок. Близость цели ободрила ребят. Веселов надел очки. Он всегда надевал их в ответственные моменты.
— Ну, ребята, держись, — сказал он.
Но до железной дороги было еще далеко. Мы добрых сорок минут пробирались по мелколесью, прежде чем увидели стальные пути. Шли осторожно, часто останавливались.
— Кто-то стоит, — с тревогой сказал Веселов, показывая на черный силуэт.
— Куст можжевеловый… — всматриваясь в мутную даль, ответил Удалов.
Веселов, проклиная плохое зрение, в сердцах выругался.
Мы уже начали сомневаться: был ли это гудок, как вдруг увидели перед собой ленту огней.
Паровоз, замедляя ход, приближался к железнодорожному разъезду. Вот он остановился, тяжело дыша. Мы подползли ближе к полотну. В освещенных окнах пассажирского вагона мелькали фигуры гитлеровцев. С любопытством наблюдая за скопищем врагов, находившихся от нас в нескольких шагах, мы не сообразили, что предпринять.
— Сюда бы батьку Литвиненко с отрядом, он дал бы им прикурить, — шепнул мне Горячев.
Веселов протер очки и жестом приказал идти за ним. Остановились в глубоком овраге.
— Ну, кто пойдет? — Веселов испытующе посмотрел на каждого.
Ребята зашевелились. Горячев, Удалов, Поповцев и другие подняли руки.
Не хотелось упускать интересного дела, и я уговорил Веселова послать на диверсию нас троих: Горячева, Удалова и меня. Мы взвалили на плечи взрывчатку и не спеша пошли к линии. Метель еще не утихла. Она надежно прикрывала нас от постороннего глаза.
Показались телеграфные столбы. Через пять минут мы были на железнодорожной насыпи. Дорога шла в две колеи. Мы внимательно осмотрели пути. Один был ржавый, другой поблескивал стальной синевой — по нему ходили поезда.
— Человек… — трогая меня за рукав, проговорил Горячев..
Действительно, по линии кто-то шел с фонарем в руках. Мы поспешно спрыгнули в кювет и притаились там. Это оказался обходчик. Ни нас, ни наших следов он не заметил. Через минуту у рельса лежали толовые шашки. Удалов прикрыл меня от ветра и снега маскхалатом, а я зажег спичку. Бикфордов шнур со свистом выбросил струйку пламени. Мы побежали к кустам. Через минуту раздался взрыв, но ни ракет, ни выстрелов не последовало. Очевидно, немцы из-за метели ничего не слышали.