99 имен Серебряного века
Шрифт:
Что касается личной судьбы Михаила Сабашникова, то она сложилась так: после революции его пять раз арестовывали, лишали избирательных прав. О том, что он был полностью разорен, и говорить не надо. После 1934 года Сабашников работал в маленьком кооперативном издательстве «Сотрудник», которое выпускало не книги, а лишь наглядные пособия и игры. Вот такое произошло падение с высот академических книг…
Последние годы Михаил Васильевич Сабашников, этот титан-издатель прежних лет, жил в доме барачного типа в Лужниках. Точнее сказать, не жил, а доживал, впрочем, это участь всех «недорезанных буржуев».
Его сын Сергей Михайлович Сабашников, который вел дела кооперативных
И помолчим…
АЛЕКСЕЙ СУВОРИН
11(23).IX.1834, село Коршево Воронежской губернии — 11(24).VIII.1912, Петербург
Советская власть очень не любила царскую Россию, а вместе с нею терпеть не могла защитника «дворянско-помещичьего строя» Алексея Сергеевича Суворина. Энциклопедический словарь (1955) представлял его так:
«Русский бурж. журналист и издатель. Выступив в 50-х гг. как либеральный журналист, впоследствии стал реакционером и черносотенцем. Издававшаяся им с 1876 газ. „Новое время“ была органом реакц. дворянских и бюрократич. кругов, „образцом продажных газет“ (В.И. Ленин)».
В февральском номере журнала «Вопросы литературы» за 1977 год появилась редкая публикация о нелюбимом издателе и журналисте «Суворин: портрет на фоне газеты». Две критикессы Инна Соловьева и Вера Шитова разделали Алексея Сергеевича под орех, заявив сразу, что «он был создан для суеты». И далее: «Вместо прогрессивного журналиста средней руки возник организатор, идеолог и гений обыденного буржуазного сознания. Жизнь — пыль, прах, суета. Эту фразу Суворин словно бы произнес, найдя совсем иную, так сказать, антиекклезиастовскую концепцию: пыль есть жизнь, прах есть жизнь, суета есть жизнь, так уважим же и возлюбим… Все то, что привычно внушало людям его поколения стыд и тоску жизни, от чего полагалось отшатываться как от обывательщины, Сувориным было признано естественным, восстановлено в правах и возведено в закон…»
Весь свой пафос бросили критики на любовь Суворина к обывателю: «Все напряжение русской мысли „Новое время“ снимало одним вечным ответом в хамско-риторической форме вопросом: в чем им плохо было? Чего им больше всех надо?..»
И убийственный вывод: «Суворин слишком много сделал для создания огромного слоя людей, живущих вне истории и вне духовности…»
Легко вычислить, что под «духовностью» критики Суворина понимали прежде всего революционность, мол, он, такой-сякой, не кричал: долой царя! И не звал на баррикады. А, напротив, защищал царский режим. Именно в этом заключалась оценка советской власти всей деятельности Суворина.
А вот как объяснял свою позицию сам Суворин: «Я думал всегда, что в самодержавном государстве есть только одно лицо, которому я служить обязан. Это государь император» (запись из дневника, 21 августа 1900).
И другая запись: «Французская революция выросла после Корнеля и Расина, после образованнейших энциклопедистов… А у нас что? Экспроприаторы,
В зрелые годы Алексей Суворин лик имел немного мефистофельский. Ну, и, конечно, фигура сложная и противоречивая. Поэтому его ненавидели, презирали, боялись, любили — кто какой лик его видел… Едкий дореволюционный публицист Варфоломей Зайцев приклеил ему ярлык: «Журналиссимус граф Суворин-Надпольный».
Но, пожалуй, пора от ярлыков и наветов перейти к краткому рассказу о жизни и деятельности этого самого «журналиссимуса».
Суворин — типичный self-made-man, — человек, который сделал себя сам. Судите сами: родился в семье небогатого отставного капитана, где было девять душ детей, а отец, лишь попав в солдаты, в 20 лет выучился основам грамоты. Мать Суворина тоже образованием не блистала. Мальчиком Суворина отдали в только что открытый в Воронеже Михайловский кадетский корпус. «Я очутился в обстановке совершенно для меня новой… — вспоминал Суворин. — Товарищи все были воспитания высшего, чем я, многие говорили по-французски. Я не умел ни встать, ни сесть, и в этом моем говоре было много чисто народных выражений. Одним словом, я мало чем отличался от крестьянского мальчика, так как и язык моей матери был простонародный».
Но те, кто с легкостью говорили по-французски, не оставили следа в русской истории и культуре, а Суворин оставил яркий след. Продолжим рассказ. После кадетского корпуса Суворин закончил Константиновское военное училище, но стать саперным офицером не пожелал и по прошению был уволен «в статскую службу с первым чином». Далее провинциальный город Бобров все той же Воронежской губернии, где Суворин начинает учительствовать — преподает историю и географию, одновременно служит секретарем бобровского предводителя дворянства. В Боброве Суворин женился на Анне Барановой и дебютировал в печати переводом стихотворений Беранже «Роза» и «Клара», опубликованных в петербургском журнале «Ваза» (1858).
По совету жены Суворин перебрался в Воронеж, где сблизился с известным поэтом Иваном Никитиным и начал писать рассказы. Затем Суворин получил приглашение занять место секретаря в газете «Русская речь» и с большим сомнением в правильности своего решения переехал в Москву. Произошло это летом 1861 года. Любопытно, что Суворин поселился на Большой Садовой во флигеле, где до него жил Николай Лесков.
«Русская речь» стала трамплином в литературной деятельности Суворина. В Москве он подготовил три книжки по истории Смутного времени, о Ермаке и о боярине Матвееве; последняя была изъята из продажи, так как она «гасит в народе любовь к православию, верноподданические чувства и проповедует женскую эмансипацию». Три страшных греха!..
После закрытия «Русской речи» Суворин оказался в «С.-Петербургских ведомостях» у В.Ф. Корша, и, как язвил Боборыкин: «Корш завел себе воскресного забавника». Дело в том, что Суворин выступал в газете с воскресным фельетоном, и за 12 лет работы в «Петербургских ведомостях» их опубликовал более 400. Подписывал свои фельетоны Суворин псевдонимом «Незнакомец», но все знали, кто за ним скрывается. Еще более прославился Суворин, когда в 1866 году вышла его книга «Всякие: Очерки современной жизни», где содержалась некая апология Чернышевскому. Власть возмутилась и привлекла Суворина к суду, однако приговор оказался мягким: вместо двух месяцев ареста, которые ему первоначально грозили, автор «Всяких» был приговорен к трем неделям гауптвахты.