999999999 маны. Том 3
Шрифт:
Стекла в домах начали дрожать от быстрого топота по этажам. Рык и смешанные со стонами обрывки фраз становились все громче, к ужасу клановских.
— Н-нет… — Платов опустил руки и посмотрел на своих коллег по совету, кажется в поисках помощи.
Как оказывается, зря.
Они лишь стянулись поближе друг к другу, совершенно не обращая внимания на мужчину.
Я же быстро подскочил к Элизе. Её отец хотел поступить так же и рванулся к нам, однако Гиарр грубо остановил его рукой. Сам же председатель выглядел до жути безразличным к происходящему.
Девушка
Топот и шум приближались к нам рука об руку. Оставалось секунд пять, не больше.
Элиза вцепилась в мой рукав, кажется, до крови.
Секунда.
— Какого хера ты твори… — последним, что я услышал, был хриплый крик Белецкого, направленный к Гиарру, который не давал мужчине добраться до дочери.
Мгновение.
Небеса чернеют. Как и всё вокруг. На улице словно наступает ночь, но я знаю, что сейчас утро.
Каждый из членов совета падает на колени.
Но я не вижу толпы мертвецов. Я… вообще ничего не вижу. Только тьму и сгорбившихся в ней пробужденных.
Звуки толпы и случайных фраз прекращаются, начинаются вновь и обращаются вспять, словно на зажеванной кассете.
Клановские кричат. Боль, смешанная с ужасом, прямо как отец тогда, в гробу.
Первым она забрала Платова. Словно от удара невидимой плетью, его тело разорвалось на куски. Но они не разлетелись по сторонам. Он оставался в сознании. Я чувствовал это.
Затем был Острих. Его ноги противно захрустели. Толстяк провалился под собственным весом, уставшие кости по чей-то воле на секунду дали слабину и он распластался на земле, как безвольная масса. Звон его монетки, отскакивающей от тротуара, не прерывался… в отличие от остальных звуков.
Манн с Гродским отделались легко. Их тела скрутило, как скомканный бумажный листок..
Ухмылка разорвала лицо Флейнса в жутком узоре. Он остался стоять, но это ничего не значило.
Я повернул голову к Вульфрику. Скорее с интересом, чем с ужасом. Мужчина смотрел мне за плечо, туда, где стояла Элиза. Он был зол. Как будто ему было неприятно видеть здесь дочь. Впрочем, долго смотреть ему не пришлось. Его глаза вытекли, как белок из яичной скорлупы. Белецкий пал.
— Я рада, что ты вернулся, — голос не был похож ни на один из тех, что я знал. Он и не звучал вовсе, а словно занял соседство с моими собственными мыслями, — моё дитя.
Прим. Автора:
Глава трижды переписывалась практически с нуля в попытках сделать её правильной, именно такой, как задумывалось. Только ваши лайки окупят эти труды!
Глава 27
Несмотря на то, что происходящее выбивалось за рамки адекватности, я по какой-то причине оставался спокоен. Погибающие в муках клановские не вызывали во мне ужаса. По какой-то причине я наоборот чувствовал себя… умиротворенно?.
Женский голос, который
— Я… тоже рад, но… почему дитя? Я помню её голос, ты не она. — в первые несколько секунд во мне загорелась надежда, что я наконец-то встретил свою мать, однако вскоре с приторной горечью пришло осознание наивности этой мысли.
— Некоторые узы не слабее кровных. Среди тех, кто наделен моими дарами, лишь малая часть выделяется так сильно, как ты. У меня есть все права называть тебя своим ребенком.
Каждое слово, которое раздавалось у меня в голове, отдавалось мурашками по всему телу. Голос не звучал угрожающе или властно, не пытался юлить или переубедить меня в чем-то. Это просто-напросто было ему ни к чему. Одного его звучания было достаточно, чтобы всё, что я слышал, воспринималось истиной.
Мне хотелось спросить, кто со мной говорит, но, кажется… ответ витал на поверхности.
— Наделен дарами? — я запнулся. — Значит… ты сила?
Заключение, которое казалось бы мне безумным ещё пару минут назад, сейчас выглядело очевидным.
Но на мой вопрос голос лишь рассмеялся.
— Сила? Да нет. Я то, что породило эту силу. Я — перегной, на котором она растет и в который неминуемо возвращается. Вы называете меня…
— Скверной? — я покачал головой, — Но разве все не должно быть наоборот?
— Чем занимались люди на протяжении всего своего существования? Чем они занимаются сейчас? У вас есть одно необъяснимое даже для меня свойство — в страданиях вы замечаете только жертву, в войнах только подвиг, а в убогом — только жалость. Как и во мне вы видите только силу. Хотя, как и со всем остальным, сила лишь отблеск целой картины. Я была первой. Я есть первая. Я буду первой.
По спине снова пробежал холодок. Говорить с пустотой… довольно жутко.
— Но к чему это всё? Зачем тебе я?
— Разве так трудно представить, что даже у меня есть свои желания? Ты просто помогаешь мне их осуществить.
Я посмотрел на свои руки. По какой-то причине они начали переливаться цветами самых разных навыков, однако вскоре стали полностью черными.
— Но… всё, что я делал, было всего лишь мелочной вознёй с кланами… разве это…
— Марк-Марк-Марк, — раздался мужской голос откуда-то из тьмы. — Ты правда думаешь, что всё так однобоко? Дюна состоит из маленьких песчинок.
Я ошарашенно повернул голову назад. Там никого не было, включая Элизу. Вскоре сбоку раздались шаги.
Гиарр прошел мимо исковерканных, зависших в пространстве, тел клановских и встал передо мной, сложив руки за спиной.
— Председатель, что…?
Гиарр засмеялся и в этот момент его лицо словно задрожало.
— Председатель… — он провел рукой около головы, — начальник поезда Шмидт Д., — физиономия мужчины изменилась на лицо машиниста, который встретил нас с Коротышкой посреди мертвого города, — и, собственно, Родион, — внезапно передо мной стоял старик Долгов.