А, Б, В, Г, Д и другие…
Шрифт:
Молчание становилось невыносимым. Алексей Палыч легче перенес бы взрыв возмущения. Но все молчали. Только Шурик икнул — не то удивленно, не то сочувственно.
— Но вы платили вчера в столовой… — произнес наконец Гена.
— У меня были свои. Лучше бы я их потерял.
— Конечно лучше, — сказал Шурик, который прекрасно помнил слова Алексея Палыча о «недостойном поведении».
— Заткнись! — заорал Стасик.
И Алексей Палыч понял, что кричат в данном случае не на Шурика.
— Я, конечно, все возвращу… — холодея от собственного
Алексей Палыч вынул из правого внутреннего кармана бумажник, выложил на стол паспорт, фотографию внука, рецепт на лекарство для жены и несколько бумажных купюр. В то же время левая часть его груди явственно ощущала давление левого кармана, где лежал плотный конверт с общественными деньгами. В том, что обыскивать его не будут, Алексей Палыч был абсолютно уверен.
— Вы нигде их не доставали?
— Нет, — охотно ответил Алексей Палыч, ибо сейчас он говорил чистейшую правду.
— Может, выронили, когда на тракторе ездили?
— Вчера вечером к нам заходил тракторист. Я у него спрашивал, — солгал Алексей Палыч: он не хотел, чтобы к парню прилипла даже крупица подозрения.
— У кого есть какие деньги? — спросил Стасик.
Ребята зашарили по карманам, начали выкладывать всякую мелочь. Шурик выложил целых три рубля. Стасик молча отодвинул их в сторону и пересчитал остальные. Даже с деньгами Алексея Палыча выходила весьма смехотворная сумма.
Именно в этот момент Алексей Палыч с трудом преодолел пик искушения: ему захотелось сунуть руку в карман, выложить деньги и сказать, что он пошутил; сдержался он с большим трудом. В мимолетном взгляде Бориса ему снова почудился какой-то укор. Но уж Борис-то должен был понимать…
— Значит, все, — сказал Стасик.
И ни слова упрека…
— Я пойду, попробую поискать… — пробормотал Алексей Палыч и поспешно вышел наружу. Он больше уже не в силах был смотреть ребятам в глаза. И если настоящему вору краденое карман не жжет, то Алексей Палыч явственно ощущал, что левый его карман наполнен чем-то очень горячим.
Борис выскочил вслед за ним.
Алексей Палыч бесцельно бродил по двору, даже не пытаясь делать вид, будто что-то ищет. За ним по пятам следовал соскучившийся за ночь Веник. Он забежал вперед, полаял на Алексея Палыча, приглашая его поиграть, но этот хозяин почему-то не хотел ни бегать, ни бросать веточки, ни разговаривать.
— Деньги у вас? — спросил Борис.
— Ну конечно. Просто мне жалко было вчера тебя будить. А как ты догадался?
— Тут и догадываться не надо. Пиджак-то у вас был мокрый вчера… Карман обтянуло прямоугольничком, так этот прямоугольничек и сейчас остался.
— Ты меня осуждаешь?
— Не в этом дело, — сказал Борис. — Я просто подумал: а может, пускай они идут дальше? Зачем мы им будем поход портить? Вроде у них все нормально. А мы вернемся.
— Зачем тогда мы с ними пошли?
— Что пошли — правильно. Вернемся — тоже правильно.
— Ты
— Ладно, — согласился Борис. — Я разве против. Меня уже дома, наверное, с собаками ищут. Я уже убегал один раз дня на три… Помните? Я вам говорил… К бабушке. Это когда телевизор стал чинить… Только тогда они знали, куда я убежал.
— Сколько тебе тогда было лет?
— Лет уже много. Девять или десять…
— Да, я помню, — сказал Алексей Палыч. — Телевизор новый купили?
— Нормально. А вот сейчас — не знаю… Отец, он ничего… А мама — даже страшно становится.
— Я помню, Лена сказала, что искать тебя не будут. Кроме того, я послал телеграмму…
— Вы ей больше верьте, — хмыкнул Борис. — Вас и самих уже ищут, наверное.
— Да, — вздохнул Алексей Палыч, — это моя ошибка. Нужно было настоять, чтобы ты вернулся с конечной станции.
Когда заговорщики возвратились в дом, там, видно, только что закончился какой-то спор. Наверное, как понял Алексей Палыч, за это время родились новые варианты. Войдя, они услышали последнюю реплику Лены:
— Тогда вы пойдете без меня.
— И пойдем! — ответил Шурик, но на этот раз ему не удалось проломить стену.
— Заткнись! — сказал Стасик. — Тебя не спрашивают. Тебя никогда вообще не будут спрашивать. Елена Дмитриевна, вы — серьезно?
— Стасик, — сказала Лена, и кроме твердости в ее голосе Алексей Палыч ощутил сочувствие, — вы все понимаете, что у нас нет другого выхода. Я знаю, что вам не хочется возвращаться… вы столько готовились… Ну, сходите в будущем году.
— С вами? — спросил Шурик.
— Заткнись, — сказал Стасик. — А в этом не выйдет?
— Вернемся — посмотрим.
— Когда моя мама говорит «посмотрим», это значит, что все будет завтра, — сказала Марина.
— А когда мой отец так говорит, то это значит, что никогда не будет, — откликнулся Шурик.
И тут послышался тихий голос Чижика.
— Ребята, — сказал он, — а д-денег н-на б-билеты у-у нас х-хватит?
И всем сразу стало ясно, что разговоры, и споры, и разные предложения были не более чем бесполезной вибрацией голосовых связок. Чижик поставил точку. Алексею Палычу вдруг пришла в голову совершенно абсурдная идея: а может быть, это не так уж плохо для человека, если он слегка заикается? Таких людей часто пытаются вылечить тем, что заставляют их произносить слова нараспев. Но еще неизвестно, что лучше — человек, распевающий свои недозрелые мысли, или такой вот Чижик, который сто раз подумает, прежде чем высказаться. За дни похода Алексей Палыч убедился, что только Чижик советовал всегда кратко и всегда точно. Он долго обдумывал, но зато потом говорил все в нескольких словах, и слова его были весомы.