А, Б, В, Г, Д и другие…
Шрифт:
Такие люди больны самомнением. Их надо учить видеть мир заново.
И Томин начинает писать.
Однажды другой писатель, тоже геофизик по специальности, Олег Куваев, прошедший почти по тем же тропам, по которым шел Томин, сказал в письме своему другу:
«Люди просят у жизни всякое, кто денег, кто красоты, кто талантов. Пусть же даст мне Фортуна возможность шляться по планете и умение писать об этом так, чтобы жирным дачникам не спалось по ночам, и счастливее меня не будет человека. Удивительно и прекрасно каждое место на земле… и люди обязательно
Первая книга писателя всегда о том, что ему ближе всего.
Первая повесть Томина — это «Повесть об Атлантиде».
Она — о людях прямых и отважных.
И автор тоже благодарен тайге и своей работе за то, что они дали ему возможность написать эту книгу.
У геофизика Юрия Томина тоже оказалась в руках розовая чайка — талант писателя.
Через год появляется на свет вторая его книга — сборник рассказов «Алмазные тропы».
Так определился его путь.
Томин стал детским писателем.
Впрочем, я не считаю, что литература резко разделяется на «детскую» и «взрослую».
Хорошо написанную книгу для ребят частенько читают взрослые. А книги, которые раньше считались сугубо «взрослыми», сейчас с наслаждением читают ребята. Например, «Трех мушкетеров» Дюма или «Зверобоя» Фенимора Купера.
Настоящая книга интересна для всех возрастов. Ребята находят в ней одно, взрослые — другое, и каждый радуется своему открытию. Разве рассказ Гайдара «Голубая чашка» — не совершенно взрослый и грустный рассказ о ревности?
Книги Томина читаются всеми.
В ленинградском Доме детской книги я видел отзывы-письма на них от двенадцатилетних и от шестидесятилетних.
Мне кажется, что «детский» писатель — тот же самый «взрослый», только лучше иного «взрослого» понимающий и знающий ребят.
Это писатель, который до конца остается мальчишкой, запоем читает приключения и фантастику и склонен к авантюрам в самом хорошем смысле этого слова. Короче — это человек, не забывший своего детства.
Предельно приближаясь к молодому читателю, он должен идти дорогой детства, но всегда чуточку впереди. Он должен вести ребят за собой, как ведет их учитель.
И всегда помнить, что он и есть воспитатель, наставник, советчик — старший товарищ, которому доверяют.
Во всех своих произведениях Юрий Томин — именно старший товарищ.
Есть в сборнике «Алмазные тропы» рассказ «Я тебе верю».
Это история о том, как подружились летчик и мальчик Федя. Отец Феди погиб на фронте в последние дни войны. Мать — лесной инженер — пропала в тайге. Остался Федя у нелюбимой тетки, которая считала его для себя наказанием сущим. Решил Федя бежать от тетки.
И наверное, не скоро бы он выбрался на прямую дорогу жизни, если бы не
Через некоторое время двое мужчин стали жить вместе — Гога и маленький Федя.
Гога учил своего друга управлять самолетом и относился к нему, как ко взрослому. Федя полюбил Гогу, как отца.
Однажды пилот взял с собой Федю в полет пассажиром.
Ш-2 летел над тайгой и над реками, Федя присматривался, как его старший друг управляет машиной, и обоим было хорошо в голубой сверкающей высоте.
Только одну ошибку сделал Гога во время полета.
Бывший военный летчик, он не выдержал однообразности полета и, увидев далеко внизу летящую стаю гусей, спикировал на нее. Сколько раз он делал так — и все обходилось.
Но тут получилось иначе.
Один из гусей, то ли от ужаса, то ли в глупом гусином бесстрашии, ринулся на машину и попал под винт.
Ш-2 разбился о деревья тайги.
Три дня лежал Федя под брезентом у обломков упавшего самолета, в то время как Гога с четырьмя сломанными ребрами пробирался по глухомани к поселку.
Пролетали над тайгой спасатели, но так и не увидели погибший Ш-2. И тогда Федя, превозмогая боль в голове — у него было сотрясение мозга, — добрался до самолета и поджег его, чтобы показать место спасателям.
Гога выписался из больницы первым.
Он пришел к Феде и сказал, что его исключили из комсомола, что на аэродроме ему не верят сейчас и что ему остается одно — уехать из поселка на год для того, чтобы снова стать человеком.
— Я не могу смотреть ребятам в глаза… Не обижайся, Федор… — Гога обнял его за плечи. — Я даю слово — через год… Сейчас нам нельзя вместе. Я сам еще не знаю, что со мной будет.
Гога ушел, сказав на прощанье пустые слова: «Будь мужчиной». Но Федя не хотел быть мужчиной.
Он верил своему другу до конца и знал, что тот уедет сегодня последним пароходом и пароход этот отойдет от пристани через несколько минут.
Томин так кончает рассказ:
«Федор толкнул раму, вскочил на подоконник и, как был — в серых больничных штанах и халате, — бросился вниз по откосу. Он ворвался на пароход вместе с третьим гудком, перепрыгнул через какие-то корзинки и сразу увидел мокрый прорезиненный плащ Гоги.
— Я хотел тебе сказать… — проговорил Федя.
Но машина уже работала, и пристань уплывала от парохода.
Ерунда, — засмеялся Гога. — Я сам хотел… Ты понимаешь, Федор! Мы купим тебе одежду на первой же остановке».
Я недаром так длинно пересказал этот по-настоящему, по-мужски суровый рассказ. В нем — весь Томин. Таковы и остальные его рассказы.
Без слюнявости. Без скидки на возраст. Без заигрывания с читателем.
С 1962 года Томин вдруг обратился к фантастике.
В руках у читателей одна за другой появляются повести «Борька, я и невидимка», «Шел по городу волшебник», «Нынче все наоборот».
Наверное, вы сразу же представите себе космические корабли, страшных чудовищ на только что открытых планетах, людей в серебристых скафандрах и черное небо с пронзительными, немигающими звездами.