А будет ли удача
Шрифт:
– Федя! - неожиданно говорит Гмелин. - А тебе меня жалко?
– Вы скоро поправитесь, Самуэль Готлибыч. Вот мы с вами через горы и в Расею.
– Читай вот...
Федька зажигает свечу, шевелит пухлыми губами. Читает вслух письмо Гмелина:
– "...Мы теперь в крайней бедности. Шестую неделю ожидаю вспоможения, но тщетно, что впереди последует - не знаю".
– Письмо-то видишь какое... - Гмелин опять натужно кашляет. - А в Кизляре не больно хлопочут. Прошло уже семнадцать дён,
– Понимаю... Ироды они!
– Ну, ну будет. - Гмелин поднимает голову и строго грозит пальцем. Ты у меня смотри, Федя. Говори, да не заговаривайся. Кизлярский комендант - честный и благородный офицер.
– А если они благородные, почему о вас забыли? Ханов чужих говорить прислали, отчего уцмий еще пуще разозлился. Третьего дня я сам слышал, как он говорил, что не только нас, но и всех российских людей, через его владения проезжающих, ловить и удерживать будет.
Гмелин машет рукой:
– Да ты что-нибудь перепутал, Федька. Не от уцмия ты это слышал, от меня. Помнишь, я диктовал письмо, а ты писал.
– Запамятовал, Самуэль Готлибыч. Теперича вспомнил. Там еще дальше: "Я нахожусь при смерти. Эмир Гамза грозит, не знает, что сделать со мной. А сделать ему остались две крайности: или умертвить меня гладом, или продать в рабство".
– Верно, - кивает Гмелин. - Только не в рабство. Просто я умру, а уцмий зароет меня где-нибудь на собачьем кладбище.
– Не дадим! Не дадим!.. - кричит Федька.
На его крик входит Михайлов:
– Что тут происходит?
– Да вот, Федька воюет! Рыцарь!
– А как же, - Михайлов хлопает казачка по плечу. - Он и вправду рыцарь. Если бы в прошлый раз не стащил лепешки, не знаю, что бы мы есть стали.
Гмелин хмурится:
– Так что же, Федор, лепешки, значит, были ворованные?
– Как ворованы? - вспыхивает Федька. - Все видели, как я их брал. Просто уцмий запретил всем что-нибудь нам давать. А людям нас жалко. Вот они нарочно и положили, чтобы я взял.
Наступает тягостное молчание.
Затем путешественник спрашивает:
– Михайлов, вы любите орган?
– Не знаю... - пожимает плечами студент.
– А я вот люблю, - мечтательно произносит Гмелин. - Там, где я родился, в церкви всегда играл орган. Фуги Баха. Вы знаете, мне кажется, у этой музыки есть цвет и запах. Цвет белый, а запах... запах соснового бора. Ууу... - гудят сосны. Плохо, что я не совсем верующий. Было бы какое-то утешение. Кто-то играет Баха, а твоя душа легко, как облачко, поднимается к небу.
– Бог даст - все уладится, - восклицает Михайлов, - и в скорейшем времени мы будем поспешать в Россию...
Глава XIV. ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ! В НЕБЫТИЕ? В БЕССМЕРТИЕ!
"Родина! Где она? Там, где ты умер?
Бауэр смотрит на цветок.
– Розы быстро вянут. Они... Они слишком красивы, чтобы жить долго, заканчивает его мысль студент Михайлов.
– Да, - кивает Бауэр. - Их трудно писать...
Художник и студент вновь смотрят на цветок, а потом Бауэр спешит к телеге:
– Не довезем мы его до России. Право, не довезем. Жара.
Они смотрят в небо: яркое, горячее солнце. Михайлов сегодня проклинает солнце. Пусть дождь, пусть слякоть, только не солнце. Если оно будет печь так еще день - все кончено. Придется хоронить здесь, во владениях уцмия.
– Черт, - Михайлов ругается и, испугавшись такого кощунства, торопливо крестится: - Спаси и помилуй... Гмелин тоже поминал это слово: спаси и помилуй нас, судьба. Однако даже мертвого судьба его не баловала и не миловала.
Студент Михайлов не раз видел, как трудно умирали люди. И все-таки умереть в чужой стране...
Цок-цок-цок - бойко стучат копыта. Лошади бегут рысью.
Рисовальщик поднимает голову и замечает перса на жарком, взмыленном коне.
– Великий аллах! - приветствует перс. - Благослови ваш путь и усей его розами.
В ответ путники едва поворачивают головы.
Перс спрыгивает с лошади, подходит ближе:
– Мир вам...
– Мир, мир. - Михайлов смотрит на него исподлобья. - А ты зачем пожаловал?
– Мой повелитель послал меня узнать о здоровье высокочтимого бека Гмелина.
– О здоровье? - от удивления Михайлов столбенеет. - Да он же умер...
– Мой повелитель изволит сомневаться. Он так любил бека, что...
– Что?! - взрывается Бауэр. - Что хочет еще раз его убить?! Нет, не выйдет! Нельзя убить два раза.
Художник дико, безумно хохочет.
Перс невозмутимо взирает на рисовальщика и так же сухо и бесстрастно продолжает:
– Пока мой повелитель не убедится в здравии бека, русские не покинут пределы ханства.
Отвернувшись, Михайлов молча показывает на телегу. Скрестив руки, ждет.
Перс осторожно подходит, будто крадется. Долго что-то нюхает, а затем, внезапно наклонившись, начинает крючковатыми пальцами щупать мертвое тело.
– Хватит! - кричит Михайлов. - И так ясно.
– Ясно, бек, ясно. - Перс достает маленькую иконку в золотом окладе подарок уцмия.
– Ну, - насмешливо говорит художник, - расщедрился наконец. - Берет иконку, рассматривает ее и отдает персу обратно.