А дальше только океан
Шрифт:
— Ничего особенного, — сухо ответил Павлов, — Иван Макарович утверждает, что нельзя жить по принципу «хорошее — мне, плохое — тебе».
Жилин потоптался немного, затем медленно, ни на кого не глядя, ни с кем не попрощавшись, пошел из цеха, с силой захлопнув дверь.
Дорога петляет по самому берегу. Слева на прибрежные камни монотонно и вкрадчиво накатываются ослабленные рифами океанские волны, справа нависают зазубренные, растрескавшиеся, наполовину обледенелые утесы.
Прозрачную тишину раннего утра изредка нарушают горластые чайки да приглушенный расстоянием
Павлов прислушался и машинально сосчитал удары.
«Порядок. Не опаздываю… — И все же заторопился. Каждое утро он проходил этот путь вместе с Ветровым или Рыбчевским, а чаще с тем и другим. За разговорами веселей шагалось, и дорога не казалась такой длинной. Но по понедельникам, когда надо держать речь перед всеми, Павлову хотелось побыть одному, привести в порядок, пошлифовать свои мысли. — О чем сегодня поведать?.. А чего, собственно, ломать голову? Расскажу, как было в океане. Прошло нормально, значит, есть чем порадовать. Особенно людей Городкова надо отметить: вкалывают — только держись! И пока, как говорится: тьфу, тьфу, тьфу…» Он заскользил по валуну, перекрывшему тропинку, которая каждое утро пролегала по-новому. Нынче первопроходцами, видно, были лейтенанты или мичмана, коим нужны только сложные препятствия.
Сразу за поворотом, на длинном пологом склоне, показался широкий плац, и на плацу ровные черные шеренги. Павлов внутренне собрался, подтянулся. Еще бы!.. Каждый шаг, каждый жест командира так и ловят. Попробуй, соверши неловкость — тут же заметят и не простят!
Павлов поздоровался и начал говорить:
— Товарищи! — В это слово он постарался вложить как можно больше доверительности, произнес его негромко, но так, чтобы слышали все. — Товарищи, прожита еще одна неделя. Прожита неплохо… Главную оценку мы получили в океане. Корабли успешно применили наше оружие, и моряки оценили это по достоинству. Ставлю в пример торпедистов Городкова!
Павлов лестно отзывался о подразделении Власенко, отметил просчеты у подчиненных Винокурова, в заключение кратко сказал о задачах на неделю.
«Уложился. Ровно пять минут». Он мельком глянул на часы и пошел на подведение итогов к винокуровцам. Те, он знал, подводили их неплохо, с пользой. Старшины, мичмана, сам капитан-лейтенант Винокуров скрупулезно взвешивали, кто из матросов и старшин сколько наработал, сколько недоработал и, конечно, кто каким блистал поведением.
Разбор подходил к концу, и старшина подразделения стал оглашать оценки:
— Парамонов, тр-р-ры!
Белобрысенький парень проворно вскочил, выкрикнул положенное «есть!» и расплылся в широчайшей улыбке.
— Касумбеков, четыр-р-ры!
Чернявый матрос, с глазами, как оливки в масле, тоже отчеканил «есть» и тоже слегка улыбнулся, хотя особой радости не выразил. Наоборот, был чуть недоволен.
— Наливайко, пять!
Здоровенный моряк, подстриженный ежиком, лукаво глядел на мичмана, с трудом прятал ухмылку и, казалось, не очень восторгался высокой отметкой.
«Чему они ухмыляются? — недоумевал Павлов. — «Тр-р-ры» — смешно, «четыр-р-ры» — смешно, «пять» — тоже смешно!»
— Потапов, два бал-л-ла! — продолжал мичман.
Потапов был удручен, во всяком случае, не старался улыбаться. Потом опять резали
Павлов так и не понял причин иронии. После подведения итогов попросил у мичмана его тетрадь. Попалась фамилия Парамонов, рядом с ней теснились сплошные плюсы, а в итоговой графе красовалась увесистая тройка. В следующей строчке ровненький ряд минусов завершался тонкой аккуратной пятеркой.
— Товарищ Винокуров, — тихо спросил Павлов сидящего рядом капитан-лейтенанта, — объясните мне, как из плюсов и минусов вырастают тройки и пятерки. Не пойму.
Винокуров уткнулся в тетрадку, перелистал несколько страниц, тоже заполненных крестиками и черточками, и разъяснил:
— «Плюс» — присутствовал, «минус» — отсутствовал. Справа — это оценка за неделю.
— Откуда же она появляется?
— Ее получают на зачетах. — Винокуров вскинул бровь, словно удивился вопросу.
— А если, скажем, на прошлой неделе не было зачетов?
— Тогда… ставим на левый глаз!
Павлов сухо сказал:
— Вы что, по лицам матросов не видели, как они воспринимают ваш «левый глаз»? Я бы и сам рассмеялся, а скорее — обиделся. Для того и существуют контрольные вопросы, чтобы вы могли на каждом занятии каждому матросу вместо крестиков ставить отметки. Вот тогда у вас отпадет надобность высасывать их из пальца, а заодно исчезнет повод для всеобщего веселья.
Оказалось, что и у Городкова, и у Власенко, и у Кубидзе к выведению оценок за неделю подходили так же. В прошлом году Николаенко с Ветровым пытались это упорядочить, но до конца не довели.
«Может, это все мелочи? — размышлял вечером Павлов. — Но разве все крупное не складывается из простых вещей, из «мелочей»? Как говорит адмирал Панкратов, из мелочей вырастает людская общность, изъясняющаяся на точном, понятном и уж конечно совершенно серьезном военном языке».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В четверг вечером Ветров просматривал планы проведения очередного дня отдыха в подразделениях, которые ему представили офицеры. Не сказать, чтобы эти наметки удовлетворяли его, скорее совсем наоборот — у всех одно и то же: лыжные прогулки, спортивные тренировки, телепередачи, до обеда кинофильм, вечером кинофильм… А какие фильмы будут крутить, что за спортивные нормы хотят сдавать, к каким телепередачам приглашать матросов — никто до таких конкретностей не доходил.
Но, положа руку на сердце, что ты сам, замполит, можешь предложить в такую дремучую пору? Ведь задавило же снегом, вот и приходится сидеть по норам… Так ведь есть еще книги, шахматы, кто-то хочет петь, рисовать, музицировать, кто-то — над техническими новинками поразмышлять. Все это можно наладить, а главное — чтобы не планы-бумажки, а живые люди, матросы, всех нас, начальников, заботили, чтобы формализма в таком деле не было.
Под эти думы Валентину Петровичу вновь припомнилось времечко, когда он служил на подводной лодке. Как ни трудно там приходилось, а жилось куда веселее. Море, океан, автономка. Слова-то какие! С формализмом их не соединишь. Кто хоть один-единственный раз сходил на лодке в автономное плавание, тот до конца дней своих будет вспоминать его, гордиться этим.