А дальше только океан
Шрифт:
— Как живется? — спросил Ветров у старшины, вышедшего навстречу.
— Весело! — Старшина всем своим видом показывал, что живется им здесь отнюдь не скучно.
— Ну?.. — притворно удивился Ветров. — А весело отчего?
— Так… Все в новинку. Работа живая…
Ветров уже давно убедился, что матросы, как и все парни их возраста, любят палаточную жизнь, любят менять обстановку, поразмяться в поле, на берегу, в лесу, даже занесенном долгими снегами, — это сохраняется у них, наверное, со времен милого, но теперь уже далекого пионерства…
— Приглашаю на чай, — спохватился
Чай у гостеприимного грузина оказался на высоте. Круто заваренный, горячий, он вобрал в себя, наверное, все ароматы солнечной Абхазии. Павлов напрасно поначалу с подозрением косился на его поверхность, памятуя, как у иных коков она украшается предательскими жиринками. Один бывалый командир корабля в таких случаях говаривал: «Бога-а-то живем. С доста-а-тком… У нас теперь не только щи жирные. У нас теперь и чай жирный!»
После завтрака осматривали лагерь. Обо всем докладывал Кубидзе, а в роли критика выступал Малышев, за два дня подметивший немало недоделок.
— Понимаете, товарищ командир, — жаловался Кубидзе, — Рыбчевский дал нам движок, а он не заводится. По часу бьемся, мучаемся — ни туда, ни сюда. Плюнут матросы, идут в курилку, ругают движок, возвращаются — заводится с пол-оборота. Нечистая сила!
— Отар Авдеевич, — объяснял ему Малышев, — твоя нечистая сила заключается в севшем аккумуляторе и в застывшем масле. Сам пробовал, — добавил он для пущей убедительности.
— Скажите своим мотористам, — постращал Павлов Кубидзе, — что если они так плохо будут знать технику, то будут сдавать зачеты самому Рыбчевскому.
Несмотря на все огрехи, подмеченные Малышевым, за приготовление торпед в лагере Павлов не беспокоился. Многое уже опробовалось раньше, на учении «десант» Кубидзе сработает не хуже. Что плохо — не успели испытать в самых сложных условиях волокуши, сани и плотики. Им предстоит сделать здесь самые первые шаги, а Панкратов не зря предупреждал: «Прилетит командующий, чем черт не шутит, может заглянуть…» Испытывать перед начальством — все равно что артисту выступать без репетиции; на репетиции где и остановишься, и повторишь, если что не так, и пошлифуешь, пока не понравится, тогда и выступление выйдет без помарок, и повторять будешь разве что на бис. Конечно, неплохо было бы погонять технику еще до приезда высокого начальства, но без кораблей это будет слишком условно, а те ожидаются только сегодня. В общем, на душе беспокойно, остается уповать в какой-то море на везение и тешиться мыслью, что учения для того и служат, чтобы узнавать свои слабины и потом скорее от них избавляться…
Размышления Павлова прервал дежурный по лагерю:
— К нам выехали!..
Павлов с Ветровым заспешили к шлагбауму встречать начальство.
Командующий выглядел утомленным, однако держался бодро, быстро двигался по лагерю. Панкратов, Терехов и Жилин чувствовали себя не лучше и, следуя примеру старшего, сгоняли усталость быстрыми короткими проходками по утоптанному снегу и с нескрываемым удовольствием наслаждались морозным воздухом.
— Мне Евгений Власович уже обрисовал, чем вы будете заниматься, — круто обернувшись к Павлову, проговорил командующий. — Удалось
Жилин усиленно закивал головой, дескать, давай, подтверждай, что все опробовано.
— Фургоны и домики пробовали, — доложил Павлов, — а вот чем подавать оружие — нет. Успели сделать только к учению.
Жилин прилепил перчатку к скуле, словно игла бормашины угодила ему точно в нерв.
— Ясно. — Командующий не выражал ни одобрения, ни сомнения.
Остановившись, он запрокинул голову в небо, где на мачте полоскался Военно-морской флаг. Низенький помост о перилами и канатные линейки по краям площадки указывали, что здесь бывают построения. К той же мачте был подвешен корабельный колокол, звоном которого командующий заинтересовался еще при въезде в лагерь.
— Вполне… — произнес почему-то командующий, видимо удовлетворенный «главной площадью».
Панкратов и Терехов согласно закивали, но адмирал уже устремился к фургону. Здесь его встретил Кубидзе, вполне сносно представился и, показывая на трап, тоном радушного хозяина пригласил:
— Пожалуйста!
Но, прежде чем подняться, командующий отошел и, как хороший фотограф, решил оценить общий вид. Продолговатая серебристая коробка на колесах соединялась парусиновым тамбуром с другой такой же коробкой, составляя вместе длинный ангар. Из распахнутой двери в торце задней коробки сочился матовый свет, веяло теплым машинным маслом.
В ангаре покоились две торпеды, окруженные проверочной аппаратурой, тем не менее было достаточно просторно. И линолеум на полу, и белые спецовки матросов, и мягкая подсветка шкал, и легкое шипение сжатого воздуха создавали неповторимый интерьер технической лаборатории, где имеют дело с тонкими приборами.
— Хорошо. Торпеды приготовили. А дальше что?.. — неожиданно спросил командующий.
— Одну минуту! — опять совсем по-штатски воскликнул Кубидзе, наверняка с самого начала ожидавший этот вопрос.
Снаружи послышался какой-то треск, затараторил мотор, и вот уже тамбур оказался отстегнутым, ангар стал плавно делиться на две части. Та его половина, где стояли адмиралы, оставалась на месте, а другая, с готовой торпедой, отъезжала, впуская синее, без единого облачка, холодное небо. Потом сверху опустился крюк, подхватил торпеду за бугель, поднял ее, а передняя часть ангара тем временем наползла, закрывая небо, щелкнули стыковочные замки. Ангар занял первоначальное положение, теперь можно было заниматься второй торпедой. Вся операция заняла считанные минуты.
— Вполне! — опять неопределенно заключил командующий. Не желая по каким-то причинам высказываться об ангаре, он неожиданно заинтересовался доходившим откуда-то аппетитным запахом: — Жареная рыба?
— Точно! — обрадованно подтвердил Кубидзе, словно это было тоже у него запланировано. — Навага. Через пятнадцать минут будет готова. Просим с нами отобедать.
— Принимается, — ответил за всех командующий и спустился по трапу из ангара.
За обедом он сначала похвалил навагу, потом весь лагерь Кубидзе, шутливо заметив, что вообще в таких домиках был бы не прочь отдохнуть недельку-другую.