А дальше только океан
Шрифт:
— Так и быть, постараемся, — немного помедлив, сказал адмирал, вычеркивая какую-то строчку. — Ну, а что Павлов?..
«Разве я уже «что», а не «кто»?» — весело подумал Павлов и доложил:
— К стрельбам готовы, товарищ командующий!
Адмирал повернулся к Бучинскому:
— Договоримся так: координировать корабли и берег поручим товарищу Жилину. Через него и давайте задания. Жилину ясно?..
Петр Савельевич встал мгновенно, но с ответом замешкался, силясь сказать что-то для себя трудное. Наконец сказал:
— Общее руководство,
Командующий пытливо воззрился на Жилина, не совсем понимая сути вопроса, и жестко проговорил:
— Стреляет флот, — значит, отвечает флот! А «товарищи из центра», — он слегка улыбнулся, — думаю, нам крепко помогут.
— Для того и пожаловали. — Федотов недоуменно приподнял очки.
Обсуждали, кто, где, когда и что будет делать. Федотов подробно рассказывал о торпеде, о том, как она вела себя на госиспытаниях, и на что нужно глядеть, чтобы все шло гладко. Выступавшие старались быть предельно краткими, да и командующий своими репликами помогал этому, посему деловой разговор надолго не затянулся, а когда закончился, слова попросил Бучинский.
— Мы с товарищем Федотовым, — он на мгновение обернулся в сторону конструктора и стал расцветать любезной улыбкой, — с удовлетворением отмечаем, как хорошо осваивается торпеда на вашем флоте. Очень надеемся, — Бучинский засиял во всю ширь, — что так пойдет и дальше. Судя по совместной с вами работе на Севере… — добавил он с почтением.
— Что-то не припоминаю… — улыбнулся командующий одними глазами. — Вот Петра Мефодьевича хорошо помню!
— Так я его и имею в виду, — ничуть не смущаясь, проговорил Бучинский.
— В таком разе, — командующий с живостью оглядел присутствующих, — за работу!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Скажи-ка, два дня не было дождя, а пылищи!.. — удивлялся Ветров, глядя, как красноватая пыль легким облачком откликалась на каждый его шаг. Он досадливо отшвырнул угловатый камень. — Из-за вас, голубчики, и летят покрышки!» Ветров оглянулся: Владислав с газиком остался позади, шина лопнула почти при въезде в городок. Там притормозил грузовик, и его водитель теперь уже помогал Владиславу менять колесо.
Скверно на душе у Ветрова, как всякий раз, когда он уезжал от Власенко. После операции у того пошло на поправку, а потом опять все ухудшилось. Так и ползет кривая: то чуть вверх, то чуть вниз, а в общем — не радует. Врачи утешают: мол, это уже кое-что, это уже хорошо. Куда как хорошо! Человек в руках книгу не держит, так ослабел. А какой был крепкий мужик! Ему бы сейчас в Крым, к солнышку, к теплу. Но врачи знают свое: рано, окрепнуть надо. Путь, дескать, далекий, для здорового нелегкий.
Ветров как бы снова переживал встречу, вспоминал подробности. Обнадеживало, что у Николая Захаровича пропала безысходность, обреченность, в глазах затеплились живые огоньки, все им становилось интересно. Понравилось Ветрову, как Николай Захарович, безразлично посмотрев на печенье и на
Он с живостью взялся слабыми руками за журналы. «Крокодил» есть «Крокодил», а вот номера «Огонька» и «Смены» пришлось предварительно профильтровать, оставить только те, что могут повысить тонус, не содержат мрачного.
«Самому впору тонус повышать», — с горечью подумал Ветров, отбрасывая ногой еще один камень, и сошел на тропинку, диагонально пересекавшую рощу над Нижней улицей. Потом он стал взбираться на крутой пригорок, где за баней и библиотекой особняком стояло несколько домов. Подниматься трудно, спускаться еще труднее, и Ветров расстраивается: сколько тут еще надо прикладывать сил, чтобы люди ходили не боком, а прямехонько, как привыкли!
Он нарвал пучок полыни, как можно лучше стряхнул пыль с ботинок и направился к Молокановым, с которыми так не ко времени тоже случилась незадача. «Кактус», как выражается командир.
Мичман Молоканов захандрил, все из рук роняет, говорит: «Жена отбилась, где-то пропадает…» Только этого еще и не хватает! Вот-вот начнутся стрельбы новой торпедой, конструкторы приехали, работенка кипит — присесть некогда, а тут иди в чужую семью, разбирайся.
«Обожди, комиссар, чего-то не то балакаешь, — брали верх другие мысли. — Кто такой Молоканов? Запамятовал?.. Командир расчета, который и будет готовить новую торпеду. Здорово он наготовит с такой хандрой!.. Выходит, не идти, а бежать надо в эту, так сказать, «чужую» семью. Молоканов твой, значит, его семья твоя! Хочешь комиссарить, без этого не обойдешься… Нет, верно, что решил заглянуть к Молокановым!»
Ветрова впустила худенькая девочка с тонкими, загнутыми, как рогалики, косичками, с недетски серьезными глазами, одетая в серый свитер, поверх которого вместо фартука болтался пестрый не по росту большой обористый сарафан.
— Молокановы здесь живут? — спросил Ветров для пущей убедительности.
— Здесь… Только папа еще на работе.
— Не беда, встречусь с тобой и с твоим братцем, — сказал Ветров, не раз видевший мичмана с детьми.
Брат, в протертых на коленях колготках, не обращая ни малейшего внимания на гостя, упорно бил игрушечным автомобилем по кухонному столу, на котором сестра готовила нехитрый ужин — намазывала маслом хлеб. На замурзанном лице мальчика не просохли слезы.
— Кто тебя обидел, герой?
Молчание и стук, стук и молчание…
— Он мои тетради цветными карандашами разрисовал, — обиженно проговорила девочка.
— Какая же «награда» досталась ему за это? — поинтересовался Ветров, незаметно разглядывая кухню, коридор и угол комнаты, что виднелся за приоткрытой дверью. На полу бумажки, лоскуты, в комнате тоже лоскуты, на кухонном столе пирамида немытых тарелок, в миске почерневшая высохшая картошка.
— Какая? — Девочка, вытянув от чрезмерного старания губы, намазывала ломоть так, чтобы все масло с ножа оставалось на хлебе. — Поколотила его!