А дальше только океан
Шрифт:
— Здоровый подход! — В голосе Петра Савельевича послышалась усмешка. — Алло!.. Я говорю, здоровый подход, только от него не легче.
— А мне думается, — уверенно проговорил Павлов, — здоровый подход себя еще оправдает. Учтут, наверное, нашу оперативность…
— Оптимист! — Усмешка в жилинском баске зазвучала громче. — Учесть-то учтут, а вот оценка какая будет.
— Поживем — увидим.
«Гм-м, оптимист… — повторил про себя Павлов и опустил трубку на рычаг. — Еще с укором сказал. А ведь это комплимент! Да, да, Петр Савельевич, комплимент!»
Оптимисты, пессимисты. Кто же они такие в среде командиров?.. Павлов еще смолоду
Павлов знал многих командиров, которые при неудачах не унывали, верили, что в труде все образуется, все перемелется и придут светлые времена. Эти командиры много правили живыми людьми, хорошо их знали, сплотили вокруг себя, заслужили их уважение и верили, что они не подведут, что непременно все поправят; эти командиры-трудяги, как правило, до тонкостей знали свое военное дело, были строги, но отзывчивы, у них можно было учиться, им можно было подражать, короче, они обладали тем, что зовется личным примером. Вот они в глазах Павлова и были оптимисты.
А пессимисты?.. С теми сложнее. Одни из них, раз споткнувшись, впадали в смертную тоску, ибо мало знали подчиненных, по существу, их не понимали, не надеялись на их силы и способности. Чаще это были те, кто мало управлял моряками, — молодые лейтенанты либо офицеры в высоких рангах, но долго трудившиеся в учреждениях, в управлениях, а потом — такое бывает — получившие под свое начало корабли, части. Однако у многих из них растерянность оказывалась временной. Человек толковый, решительный, душевный — откуда бы он ни пришел — быстро вливается в военную семью, завоевывает ее признание, воины начинают верить ему, и он, чувствуя это, сам проникается верой в них. А вот другие… «Другие», бывает, и служат много, и всю жизнь матросами командуют, и все равно остаются пессимистами, потому что сами в своей профессии слабоваты, строги, да не справедливы, усвоили привычку свысока смотреть на младших. Уважать их не за что, учиться у них нечему, подражать им никому не хочется — они пожинают то, что сами посеяли.
«Оптимист! — Павлов возвращался к словам Жилина. — Нашел чем упрекать!..»
Ни второй, ни последующие дни работы комиссии особой радости не доставили: вскрывались просчеты, недоделки, упущения, но и повода к унынию тоже не было — недочеты никто не называл серьезными, большей частью их исправляли скоро, на месте.
Но вот Мосолов столкнулся с ошибкой иного рода. Взрыватели, взрывчатые вещества, святая святых оружейников, всегда на особом учете: сколько хранилось на корабле, сколько на берегу, когда их надо осматривать, когда делать химический анализ, когда их выбраковывать — все это оружейники фиксируют с максимальной точностью. А тут мичман Чулькин взял да и записал эти сведения не туда, куда следует. По смыслу записал правильно, перепутал только строчку — опустился на одну ниже. Однако, порядок есть порядок, и, несмотря на объяснение Павлова, Жилин посчитал ошибку грубой.
В пятницу в клубе комиссия подводила итоги.
На сцене Панкратов, Терехов, Волков, Жилин.
— Товарищ Жилин, вам слово насчет общей оценки, — сказал Панкратов.
Петр Савельевич долго прилаживал очки.
— Товарищ контр-адмирал, товарищи офицеры… — Павлову
«Сразу разошелся Петр Савельевич. — Павлов открывал у своего начальника новые грани. — Вылепить такого могучего слона да из такой дохлой мухи? Гигант!»
— А дисциплина? — Жилин распалялся пуще. — Ни в какие рамки! Уж если офицер Городков пререкался с проверяющим, что говорить о матросах? В общем, моя оценка — «удовлетворительно». И то с натяжкой.
— Понятно, — бесстрастно отозвался Панкратов, негромко постукивая согнутым пальцем по записной книжке. — Однако вы ничего не сказали о самом оружии.
— Само оружие в порядке. Только учет… — начал было Жилин.
— Постойте! — прервал адмирал. — А что-нибудь новое у них внедрено?
— Кое-что есть, конечно. — Жилин, казалось, не понял, о чем его спрашивают. — Но не такое уж заметное, чтоб отмечать.
— Ошибаетесь! — Панкратов недобро косился из-под колючих, кустистых бровей на Жилина, продолжая постукивать пальцем. — Я видел перевозку торпед по снегу, видел их подачу. А стенд обстановки, а планшет, а фургоны? И об этом следовало сказать. У вас же только один учет… Садитесь! — Он отложил записную книжку и строго взглянул на Павлова. — Какие меры приняты к Городкову?
— Поступок разобран перед офицерами. Городков извинился перед Мосоловым. Я ограничился внушением…
— Поня-а-тно, — по своей привычке протянул Панкратов, хотя было не очень понятно, чего больше в его слове — одобрения или порицания. — Пожалуйста, Иван Васильевич…
Терехов был немногословен, говорил лишь о существенном, не касаясь мелочей, а уж если их затрагивал, то вскоре становилось ясно, что это никакие не мелочи, что эти самые «мелочи» могут привести к тяжелому и крупному.
— Нас радует, — начальник политотдела, заканчивая, повысил голос и закрыл тетрадь, — что вы принимаете облик сколоченного, крепкого воинского коллектива. Отмечаю дружную работу офицеров и хочу пожелать вам работать в том же духе!
— Итак… — Панкратов встал и неторопливо оглядел присутствующих. — Хорошо, что большинство слабин выбрано, пока мы тут проверяли. — Он слегка улыбнулся. — Значит, критику понимаете здраво. Если учесть все оценки, то выходит общий балл хороший. Однако… — Панкратов согнал с лица улыбку и снова внимательно посмотрел на слушателей, как бы готовя их к не очень приятному. Павлов весь напрягся. — Возьмем пример у школы: раз по основному предмету, по состоянию дисциплины, у вас тройка, выходит, и общая оценка — тройка. Впредь будете аккуратнее и вежливее… Надеюсь, к концу года подойдете с лучшим баллом. Очень на это надеюсь! — твердо повторил адмирал. — Желаю успеха!
Офицеры были обескуражены. Уж больно неожиданной казалась общая оценка. Опять троечники! Правда, по мнению Панкратова, троечники перспективные, от которых уверенно можно ждать улучшений. Но это не утешало. Павлов и сам считал оценку заниженной. С другой стороны, надо понять и адмирала. Проверка была не итоговой, промежуточной, «рабочей». Значит, цель ее — подтянуть их выше, а может, и вытянуть наверх. Только так стоило это понимать. Понимать по-другому — было бы большой ошибкой.
«Ничего — выдюжим… Впереди новая техника, впереди самое сложное. Но и самое интересное!»