А где же третий? (Третий полицейский)

О'Брайен Флэнн

Придерживаясь того мнения, что обычные жизненные процессы иллюзорны, де Селби, естественно, не обращал особого внимания на жизненные неурядицы и напасти и соответственно не предлагал рецептов того, как с ними следует справляться. Историю, рассказанную Бассеттом [32] , мне кажется, имеет смысл здесь пересказать. За время своего пребывания в Бартауне де Селби приобрел репутацию ученого и мудрого мужа, «вероятно, в связи с тем, что он, по сообщениям очевидцев, не читал газет». В городе проживал один молодой человек, которого серьезно мучило известное чувство, испытываемое им по отношению к некоей особе женского пола. Чувствуя, что он не в состоянии самостоятельно избавиться от своего наваждения и что даже возникла угроза потерять рассудок, он обратился к де Селби за советом. Вместо того чтобы изгнать из чистого сознания молодого человека это одно-единственное помрачение, что не представляло бы для де Селби особого труда, он привлек внимание молодого человека к полусотне неразрешимых философских и научных проблем, каждая из которых в свою очередь открывала бесконечное количество подпроблем, требующих своего разрешения, и все это вместе взятое совершенно

оттеснило своей огромностью и сложностью изначальную загвоздку, связанную с дамой, на задний план; более того, все это низводило ее до полной ничтожности. И в результате молодой человек, который пришел в дом де Селби для разрешения одного, как ему казалось, весьма существенного затруднения, ушел от де Селби с ворохом неизмеримо более сложных и запутанных проблем, столь смутивших его, что самоубийство стало представляться ему счастливым избавлением от душевных мук. Вернулся он к ужину в положенное время и невредимым лишь благодаря счастливому вмешательству луны, ибо, направившись к морскому берегу, он обнаружил, что отлив оттянул воду мили на две от берега. Через полгода он заработал шесть календарных месяцев тюремного заключения и каторжных работ после того, как его признали виновным по восемнадцати пунктам обвинения, среди которых имелись поджоги и другие серьезные нарушения закона, в частности попытка помешать движению поездов. Поучительная история о пользе общения с учеными мужами.

32

В книге «Lux Mundi» («Свет человечества»).

Однако, как уже было сказано, если читать де Селби беспристрастно и вникать во все важное, что содержится в его трудах, то такое чтение де Селби дает отменную пищу для ума. В «Атласе для широкого круга читателей» [33] де Селби широко, глубоко и ясно пишет о старости, любви, грехе, смерти, о проблемах, связанных с потерей близких людей, и о других наиважнейших явлениях и переживаниях человеческого существования. Правда, каждой из этих человеческих проблем ученый посвящает не более шести строк и сообщает, что он ограничивается столь малым, ибо на все упомянутое «вообще не стоит обращать внимания» [34] . Как это ни поразительно, шокирующее заявление де Селби непосредственно связано с его утверждением о том, что «Земля отнюдь не сферической формы», а «более похожа на колбасу».

33

Книга теперь очень редкая и является предметом вожделения многих коллекционеров раритетов. Насмешливо-язвительный дю Гарбиндье на все лады обыгрывает тот факт, что в издателя, который впервые напечатал «Атлас» (этим человеком был Уоткинс), попала молния в тот самый день, когда завершалось печатание книги. Интересно отметить, что Люкротт, в целом очень надежный комментатор, выдвигает, как мне представляется, совершенно необоснованное предположение, что весь «Атлас» не принадлежит де Селби вообще и все в нем «изобличает другую руку»; тем самым он поднимает проблему не меньшей остроты, чем та, что связана с бурными спорами вокруг Бэкона как возможного автора произведений, приписываемых Шекспиру. Люкротт приводит множество остроумных и даже, можно сказать, убедительных аргументов в защиту своего предположения, один из которых, и не самый слабый, таков: как известно, де Селби получил значительный гонорар за эту книгу, которую написал не он, — «Что в принципе не противоречило бы морально-этическим нормам, которых придерживался Мастер». Однако в основе своей это предположение не подвигнет серьезного исследователя творчества де Селби на углубленные разыскания.

34

Дю Гарбиндье со своим обычным сарказмом вопрошает, почему же «злокачественное состояние» желчного пузыря — заболевание, которое периодически причиняло де Селби тяжкие страдания и обращало его чуть ли не в калеку — было опущено из списка того, на что «не стоит обращать внимания».

Некоторые серьезные критики и комментаторы творчества де Селби сходятся во мнении, что де Селби, развивая эту «колбасообразную» теорию, позволял себе некое игривое легкомыслие, столь для него не характерное, однако мне кажется, что он вполне серьезно, в полной убежденности в своей правоте, ее аргументирует.

Де Селби идет по обычному для него пути выявления ошибок и заблуждений, обнаруживаемых им в существующих концепциях, а затем выдвижения своей собственной умственной конструкции вместо той, которую он, по его утверждению, разрушил.

Находясь в любой точке Земли, которой приписывается сферичность, можно, как пишет де Селби, двигаться, на первый взгляд, в четырех направлениях, а именно: на север, на юг, на восток и на запад; после непродолжительных размышлений начинает казаться, что существует возможность движения лишь в двух основных направлениях, так как север и юг представляют собой бессмысленные термины в приложении к сфероиду, но более глубокие раздумья показывают, что в действительности можно представить себе движение лишь в одном направлении; то же самое можно сказать и в отношении пары запад-восток. Можно достичь любой точки, двигаясь по условной линии север-юг в ту или другую сторону, памятуя при этом, что и время, и пространство, как уже было показано де Селби, являются иллюзиями. Можно с уверенностью утверждать, пишет де Селби [35] , что тут имеется еще одна ошибка, порожденная неверным представлением о сферичности Земли, и что на самом-то деле, если подходить к определению направления со всей предельной строгостью, существует лишь одно возможное направление движения, потому что если начать движение из любой произвольной точки на сфере и продолжать двигаться, никуда не сворачивая, то в итоге происходит возвращение к исходной точке.

35

Возможно, единственно слабое место во всей этой аргументации.

Применение

этого вывода к теории де Селби о «колбасообразной Земле» очень поучительно и многое разъясняет. Де Селби относит возникновение представления о сферичности Земли к тому обстоятельству, что человеческие существа постоянно двигаются только в одном общеизвестном направлении (хотя при этом они убеждены, что могут двигаться в любом направлении) и это направление ведет лишь вокруг по окружности поперек Земли, имеющей форму колбасного батона. Трудно возразить что-либо по существу против того, что представление о сферичности Земли ошибочно, если признать ошибочной возможную многонаправленность движения из произвольно взятой точки. Де Селби сравнивает положение человеческого существа, находящегося в какой-либо точке на поверхности Земли, с канатоходцем, стоящим на туго натянутом канате, — ему нужно либо продолжать движение по канату вперед или назад, либо, сделав шаг в сторону, погибнуть, а во всех остальных отношениях он совершенно свободен. Движение в одном и том же направлении по кругу с ограниченным выбором возможностей приводит к возникновению устойчивой галлюцинации, широко известной под названием «жизнь», со всеми сопутствующими ей ограничениями, бедствиями, несчастьями, превратностями и странностями. Если бы можно было отыскать «второе направление движения», пишет де Селби, не по кругу поперек «колбасы», а вдоль нее, то человечеству открылся бы совершенно новый мир ощущений и переживаний, существующий порядок вещей заменился бы возможностями, которые трудно даже вообразить, открылись бы новые измерения, отпало бы очень многое из того, «без чего можно было бы обойтись и на что не стоит обращать внимания», исчезло бы «однонаправленное» существование.

Следует признать, однако, что де Селби высказывается весьма туманно в отношении того, каким образом это новое направление будет обнаружено. Он заранее предупреждает читателя, что его нельзя установить с помощью дальнейшего, все более мелкого дробления уже существующей градуировки компаса; не стоит надеяться и на то, что, если совершать вылазки наугад, то вмешается счастливый случай и поможет открыть новое направление. Де Селби высказывает сомнение в том, что человеческие ноги «подходят» для перемещения по «продольной вселенной», и, хотя и несколько завуалированно, но вполне однозначно, он предрекает почти верную смерть всякому, кто открывает новое направление. Бассетт указывает, и вполне справедливо, на то, что угроза смерти окрашивает всю теорию в романтические тона, но одновременно наводит на мысль, что де Селби излагает общеизвестное и не подвергаемое сомнению, однако делает это невразумительно, невнятно и малопонятно.

В большинстве случаев де Селби для подтверждения своих теорий самостоятельно проводил какие-то эксперименты. Существуют достаточные основания для того, чтобы полагать, что на протяжении некоторого времени он рассматривал гравитацию как «тюремщика» человечества, удерживающего людей на одной «однонаправленной тропке», ведущей в Лету; де Селби считал, что истинная и конечная свобода лежит в некоем движении «вверх». Поначалу ему казалось, что авиация и космические аппараты смогут дать нужное решение, но потом он пришел к выводу об их непригодности для воплощения его идей и несколько недель провозился над созданием какого-то «особого аппарата», для построения которого ему понадобилось большое количество ртути, проволоки и прочих материалов; с помощью этого аппарата де Селби надеялся «избавить значительные площади земной поверхности» от порабощающего влияния силы притяжения. К счастью для жителей той местности, в которой он собирался начинать применение своего аппарата, эксперимент не принес желаемого результата, и люди, и их движимое имущество остались на своих местах. В итоге де Селби вскоре был захвачен исключительно необычной идеей и оставил свои попытки ликвидации силы тяготения [36] .

36

См. работу Люкротта «Водяные коробки де Селби — день за днем». Все вычисления приведены полностью, и дневные колебания отображены в восхитительно ясно составленных графиках.

Как я уже намекал ранее, пробыв всего несколько минут в отменно выбеленной комнате в компании сержанта Отвагсона, я бы многое дал за то, чтобы хоть краем глаза увидеть стрелку, указывающую, куда нужно двигаться, чтобы побыстрее найти путь вдоль «батона колбасы», а не ходить вместе со всеми «поперек».

Уже в дверях мы поняли и осознали, что в комнате кто-то есть. Этот кто-то был одет в синюю полицейскую форму со знаками отличия на груди, показывающими, что перед нами важная персона; на голове у него была полицейская фуражка с большой и важно выглядящей кокардой, ярко сияющей и тоже подтверждающей, что мы имеем дело с высоким чином. Человек этот был очень толст, кругл, с ручками и ножками, которые казались совсем крошечными по сравнению со всем остальным шарообразным телом. Его усы топорщились как щетка, и вид их выдавал дурной нрав и стремление потакать всем своим желаниям. Сержант глядел на гостя с явным удивлением, но отдал ему честь по-военному.

— Инспектор О’Ккурки! — воскликнул сержант.

— Что значит это отсутствие наличия полицейских в помещении полицейского участка в дежурное время? — пролаял инспектор.

Звук его голоса напоминал шум, производимый трением наждака по грубой, необработанной деревянной поверхности, и было совершенно ясно, что он очень недоволен либо собой, либо другими людьми.

— Я самолично отсутствовал, — ответил сержант почтительно, — исполняя служебные обязанности и расследуя дело, будучи вызванный по срочному и неотложному и крайне важному вызову.

— А вам известно, что в канаве у дороги два часа назад был найден человек со вспоротым животом по фамилии Мэтерс и орудием преступления, очевидно, явился нож или другой подобный острый инструмент?

Сказать, что услышанное поразило меня, — значит не сказать ничего. У меня было такое впечатление, что к моему лицу поднесли раскаленную докрасна кочергу и зачем-то ее там некоторое время удерживали. Потрясение, которое я испытал, серьезнейшим образом отразилось на работе клапанов моего сердца. Я в полной растерянности переводил взгляд с сержанта на инспектора и с инспектора на сержанта, а внутри у меня все дрожало и трепетало от ужаса.