А иначе зачем на земле этой вечной живу

Ходоров Семён

Тем не менее, в аспекте надёжности руки друга, числительное «три» всё же появилось. На этот раз обошлось, правда, без медицинского учреждения. Дело происходило на одном из горных склонов Карпат. Наша неразлучная четвёрка, в которую, кроме меня и Валерия, входили ещё Толик Титаренко (см. предыдущую главу) и Саша Ефремов (о нём будет написано в дальнейшем), поехала в горы отмечать получение аттестата зрелости. Просто нам показалось, что это празднование не должно ограничиваться школьным вальсом на выпускном вечере и встречей рассвета на Высоком Замке (живописный лесопарк, знаковое место средневекового Львова) в кругу симпатичных, принявших зрелые женские очертания, одноклассниц. Несмотря на очевидную привлекательность эротических силуэтов школьных подружек, было принято решение церемонию окончания одиннадцатого класса дополнительно провести в мужской компании в Карпатах. В этой связи было припасено немалое количество спиртного, в результате потребления которого Валерию снову пришлось проявить свои непоколебимые чувства верности и привязанности к друзьям. И снова в роли друга, в спасении которого ему в очередной раз пришлось приложить свою сильную руку, оказался я. Так случилось, что в последний день нашего пребывания в горах целый день лил проливной дождь. Мы расположились под сенью небольшого скалистого грота. Поскольку предыдущие дни были заняты горными восхождениями на невысокие карпатские вершины, водочные бутылки оставались нераскупоренными. Дождливое ненастье заставило нас вспомнить об этих припасах.

Мы не без удовольствия опустошали бутылки с жёлтой этикеткой «украинская горилка с перцем» под собственный хмельной вокал, вразнобой распевая «давно друзья весёлые, простились мы со школою». Несмотря на то, что школу мы закончили лишь две недели назад, нестройными голосами продолжали петь, вспоминая «с седыми прядками над нашими тетрадками» свою первую учительницу. А дальше, уже как в стихотворении Расула Гамзатова, «тобой протянутую руку, боюсь в ладонях задержать, боюсь, испытывая муку, я слишком быстро отпускать». Совсем не зря я привёл эти поэтические строчки. Просто, уже в который раз, я снова ощутил мужественную мускулистую руку Валерия, когда сорвался с узкой, обсыпанной горными обломками, площадки, на краю небольшого грота. Именно в нём мы укрывались от зарядившего дождя, и там проходило наше выпускное празднество. В данном случае никто не был виноват в том, что когда я нетвёрдой походкой отошёл в сторону для совершения, прошу прощения, туалетных потребностей, то поскользнулся и, в ту же минуту, слетел в горное ущелье, глубиной около десяти метров. К счастью, практически сразу, мне удалось зацепиться за, ниспадающую в пропасть, толстую ветку карпатской лиственницы. А уже через какую-то минуту я ощутил руку Валерия. Он не отпускал меня до тех пор, пока не подбежали Толик и Саша и совместными усилиями не вытащили меня из скалистой пади. На этот раз обошлось без больницы, с помощью друзей отделался, не таким уж и лёгким, испугом. Но, по крайней мере, было за что выпить в продолжении нашей туристической дождливой днёвки.

Вспомнилось вдруг, что как-то во время первомайской демонстрации Валерию пришло в голову обозреть предутренний древний Львов. Идея зиждилась на том, что никто из нас никогда не видел, ещё спящего или только просыпающегося, города. Сказано – сделано. Мы с Валерием встретились в четыре часа утра и отправились с привокзального района, в котором проживали, в центральную часть города. Было ещё темно, до восхода солнца оставался ещё целый час. Ночные звёзды подмигивали, выступающим в небо, остроконечным шпилям костёлов и сферическим куполам церквей, а серебристая луна разливала свои мерцающие отблески на брусчатку уличных мостовых. Шумный город застыл в грустных бликах фонарей, в оглушительной тишине и в тягостном молчании, создавая при этом безумный мираж сказочной нереальности. Огни ночного города окунали нас в запахи расцветающей сирени, создавая при этом фантастическую атмосферу туманной и несоизмеримой бесконечности. Невиданное ранее, сюрреалистическое и, в то же время, удивительное зрелище настолько погрузило меня с Валерой в какое-то блаженное небытие, что мы просто утонули в пугающем безмолвии, стесняясь, наверное, произнести какое-нибудь, не приличествующее данному моменту, слово. Когда первые лучи майского солнца коснулись причудливых крыш средневековых зданий, мы с Валерием, замыкая круг нашего ночного бдения, минуя вокзал, приблизились к железнодорожному мосту. Поднявшись на него и, не без затаённого удовольствия закурив сигареты «Орбита», мы наблюдали за плавным движением зелёных вагонов, отходящих от вокзала по блестящим металлическим рельсам в недосягаемую и непостижимую даль. В совокупности с мистикой ночного города, эта какая-то мистическая трансцендентность рождала во мне щемящую, едва уловимую грусть, которая удивительным образом накладывалась на чуть ли не наркотическую эйфорию. Похоже, что нечто подобное испытывал и Валерий, по инициативе которого это всё произошло. Возможно от избытка этих головокружительных ощущений он неожиданно встрепенулся и, сбросив с моста вниз недокуренный «бычок», сказал:

– Всё решено: это наша последняя сигарета. В эту минуту мы с тобой бросаем курить.

Несмотря на то, что уже через два дня мы с Валерием дружно бросились в магазин за сигаретами, а я продолжал курить ещё полвека, этот мост, по инициативе моего друга, был символически назван «мостом последней сигареты». Таким он остался у меня в памяти и сегодня.

Однажды, читая, не помню, какую книгу, наткнулся на перл, который запомнился. Просто на вопрос, что ищет мужчина в женщине, был получен, вполне вразумительный, ответ – отличия от предыдущих. Это я к тому, что когда моего Валеру познакомили с обаятельной и симпатичной Ирочкой, в его обиход слово «бывшая» не входило. Веской причиной тому являлось полное отсутствие в жизни, как предшествующих, так и настоящих представительниц противоположного пола. Несмотря на свои прекрасные внешние данные (атлетическое телосложение, высоченный рост и совсем не безобразная, а, скорее даже, привлекательная наружность), отношения с женским полом у Валерия складывались в форму, которую принято называть опосредственной. Иначе говоря, слова «женщина» и «проблема» для него являлись синонимами. Виной тому были его, созданные природой, скромность и застенчивость. Кто мог подумать, что совсем не на голубом небосклоне, а в квартире его коллеги, где они баловались свежим пивом, засияет звёздочка, которую через какие-то полгода он назовёт своей женой. Ирочка, которая приехала из Краснодара в гости к своему брату, заводскому приятелю Валерия, вернётся в этот южный город только для того, чтобы перевезти свои вещи в древний Львов. Привлекательная, изящная, очаровательная, под стать будущему мужу, высокая, южная девушка ошеломила моего друга не столько даже красотой, сколько вниманием, теплотой и сердечностью к его скромной персоне. Ирочка, как и Валерий, будучи маленьким ребёнком, лишилась родителей и проживала в Краснодаре с своей старшей сестрой. Она каким-то непостижимом образом, скорее даже посредством феноменальной женской интуиции, заметила в моём друге то, что не увидели другие девушки. Кроме внешних данных, которые, разумеется, никто не отменял, Ирина определила в будущем муже такие качества, как надёжность и верность, стойкость и ответственность, а также мужество и самообладание. А что же, Валерий? Тут всё намного проще, недаром говорят, что, когда мужчина смотрит на красивую женщину, дьявол одевает ему розовые очки. Ни чёрта, ни дьявола, ни нечистой силы здесь, конечно, же не было. Впрочем и очки не пригодились. Даже без них, он видел в Ирине, поистине, розовую, лучезарную, сверкающую и нежную женщину, с которой готов был связать свою дальнейшую жизнь.

Второй раз, после свадьбы Толика Титаренко, я был приглашён засвидетельствовать бракосочетание близкого друга. Одновременно меня также призвали стать тамадой на его женитьбе. Понятно, что я не оканчивал курсы распорядителей свадьбы и ведущих каких-либо массовых торжеств. Но, когда Валерий, порывисто обнял меня и сказал:

– Сенька, дорогой! Если не ты, то кто? – я понял, что отказы не принимаются.

Свадьба проводилась в тесной однушке дома – «хрущёвки» (панельные пятиэтажки с малогабаритными квартирами, воздвигаемые в СССР в 60-70 годах прошлого века). До сих пор не понимаю, как в крошечной 16-метровой комнатке поместились четыре десятка человек. Помню только, что вместо стульев по всему периметру стола в форме буквы «П» (для большей вместимости гостей) были длинные доски, поставленные на, красного цвета, маленькие табуретки. Понятно, что гости сидели, мягко говоря, компактно и скученно, бок о бок, как шпроты в консервной банке и что яблоку упасть было негде. Однако уже после первых рюмок отечественной водки они убедились

в правильности поговорки «в тесноте, но не в обиде». Первый свой тост я читал по бумажке, двухстраничный текст которой являлся домашней заготовкой. Поразительно, что после пятиминутного его прочтения раздались бурные аплодисменты, которые, как я понял, предназначалась новобрачным. Но, когда я увидел, что несколько женщин украдкой вытирают слёзы, я понял, что часть этих оваций предназначалась и мне как автору этой здравицы. С того памятного момента почти на всех свадьбах друзей мне доверяли почётную роль распорядителя. Что же касается бракосочетания Ирочки и Валеры, то здесь уместно заметить, что новоявленный муж твёрдо знал, чтобы он не дал своей любимой жене, она отдаст ему больше. В первую брачную ночь он подарил ей семя, а она ему потом чудесного малыша. Через три года с помощью очередной «семечки» Валерия Ирина дала жизнь ещё одному очаровательному мальчику. При всех раскладах выходило, что взамен на пылкую и безумную любовь к своей женщине, мой друг всегда получал от неё несоизмеримо большее.

Не скрою, приятно вспоминать то, что всплывает в памяти «по кайфу», только до безумия грустно, тоскливо и тревожно осознавать, что мой близкий и верный друг Валерий Краснобаев «отдыхает» сейчас на небесах под божественной сенью райского сада.

Да будет пухом ему земля!

Глава 3. Игорь (Изя) Векслер

1948 года рождения, еврей, механик по ремонту бытовой техники

Имя Игоря Векслера у меня почему-то связано с географией древнего Львова. Ни одна из его узких и брусчатых улиц не напоминала мне так моего безвременно утраченного друга, как перекрёсток проспекта Ленина (проспект Свободы) и Максима Горького (академика Гнатюка). Именно там, в историческом центре города, помещалась небольшая мастерская, где Игорь ремонтировал пишущие машинки, электрические утюги, мясорубки, пылесосы и другую бытовую технику. Здесь следует добавить, что в его советском паспорте в графе «социальное положение» совсем не случайно присутствовала запись «их рабочих». Хорошо помню его отца, дядю Мишу, который работал шофёром-разгрузчиком машины, на фургоне которой было написано «хлеб». Внутри него находилось нечто похожее на огромную этажерку, где располагались деревянные лотки, на которых лежали слои хлебобулочных изделий. Разве можно забыть запах и вкус того, только что испечённого хлеба, который, конечно, существенно отличался от купленного в магазине. Мало, кто из покупателей «насущного изделия» догадывался, что дядя Миша поднимался на работу посреди ночи, ехал на этой «фуре» в пекарню, где своими руками заносил хлебобулочные лотки, завозил их ранним утром в городские магазины и сам же разгружал. Так что всё было правильно, и рабочее социальное происхождение Игоря не подлежало сомнению.

Впрочем никто также не сомневался в достоверности той национальности, которая была вписана в ещё одной графе советского «аусвайса», называемой «пятой». Игорь был копией своей мамы, тёти Доры, а она, в свою очередь, являлась зеркальным отображением колоритной, полной одесского юмора, анекдотичной тёти Сони. При этом она была больше похожа на последнюю, чем старательно подобранный её прообраз артисткой Кларой Новиковой. Игорь, несмотря на то, что никогда не употреблял пенный напиток, унаследовал от отца пивной животик, а от, рождённой на одесской Молдаванке, матери, весёлый нрав и жизнерадостно-шутливый темперамент. При всём этом, совсем не нужно было быть антропологом, чтобы опознать в Игоре, как говорил первый президент СССР М. Горбачёв, «лицо» еврейской национальности. Именно по этой причине ему часто доставались тумаки от уличной шпаны и обидные слова, фиксирующие факт его «неправильного» этноса. Именно это побудило его изменить, записанное в свидетельстве о рождении, еврейское имя Изя на русское – Игорь. Это совсем не означало, что в будущем паспорте вместо старого имени будет вписано придуманное. Однако чисто психологически с именем Игорь ему стало намного легче функционировать в этой жизни. Тётя Дора, мать Игоря, часто говорила:

– Ты только посмотри на моего сына, никакого толка, одна бестолочь. Что с него выйдет? Будет, как его папа халу по магазинам развозить, – при этом, указывая на меня, она продолжала, – вот твой друг будет главным инженером или доцентом, а тебе, Изя, даже не на хлебной, а на мусорной машине придётся ездить. Не понимаю, как ты, при этом, будешь семью кормить.

Если насчёт меня тётя Дора оказалась пророчески права, то по поводу сына непредсказуемо ошибалась. Игорь в своей последующей жизни не был никоим образом связан ни с хлебопродуктами, ни, тем более, с мусором. Сохраняя титул «выходца из рабочих», он овладев «пролетарской» специальностью механика-ремонтника, кормил свою семью лучше, чем я в первые годы своей преподавательской деятельности до защиты диссертации.

Игорь учился в параллельном классе на «твёрдые троечки». В его случае еврейская генеалогия школьной практикой не подтверждалась. Традиционные арифметические задачки с осточертевшими вопросами, где встретятся два поезда, отправленные из разных пунктов или за сколько времени наполнят гипотетический бассейн две трубы, были для Игоря выше понимания той непреложной истины, которую сулила ему математика. Познакомились мы с ним поближе в шестом классе. Случайно узнав, что я неплохо пишу сочинения, он попросил написать за него это школьное творение. Неоспоримое, к удивлению его учительницы русского языка, «отлично» за чужое творчество положило начало нашей дружбе. В ней не было каких-то особых взлётов или падений, ибо заключалась она в постоянной моральной поддержке и бескорыстном заступничестве друг за друга.

Говорят, что дружба базируется на сходстве взглядов и общности интересов. В нашем случае речь шла о какой-то странной гармонии. В то время, как уже в младших классах я увлечённо занимался в кружке «Умелые руки» в клубе железнодорожников, а затем в группе «Юный фотограф» во Дворце пионеров, Игорь кучковался в уличных компаниях. Несмотря на иудейское происхождение, на которое, мягко говоря, ему неоднократно указывали его дворовые соратники, он воровал цветы в городском саду с тем, чтобы поближе к вечеру продать их по сходной цене влюблённым парочкам, искавших приют на укромных скамеечках в том же парке.

В свободное от школьных занятий время Игорь проделывал ещё один замечательный трюк, достойный почётного места в учебном пособии для юного бизнесмена, если бы таковые существовали в то далёкое время. Именно тогда в трамваях и троллейбусах, бороздивших городские кварталы, был упразднён штат кондукторов, взимающих с пассажиров деньги за проезд. Вместо них в подвижном городском электротранспорте были установлены малогабаритные кассовые аппараты. Поскольку тогда электроника ещё не была на современном уровне, то эти устройства имели весьма примитивную конструкцию. Граждане пассажиры должны были бросать в прорезь монеты соответствующего достоинства и отрывать себе из, висящего на рычажке, всем доступного бумажного рулона, билетик за проезд. Но доблестные конструкторы, не имеющего аналога в мировой практике чуда-аппарата, не приняли во внимание, что далеко не у всех, желающих заплатить электронному кондуктору, найдутся три или четыре копейки, соответствующие цене проезда в трамвае или троллейбусе. Этот промах создателей и использовал в своём, так называемом, бизнесе мой друг Игорь. Он уверенно заскакивал в вагон современной городской конки и с невозмутимым выражением лица делал вид, что бросает монету в двадцать копеек. После чего просил законопослушных дядей и тётей не опускать монеты в кассу, так как ему причитается сдача. Пересаживаясь из одного транспорта в другой и совершая таким образом добрый десяток разномаршрутных рейсов, Игорь зарабатывал немалую сумму денег, которая тратилась на мороженое, конфеты, пирожные и другие лакомства.