А началось с ничего...
Шрифт:
«Все. Отрезан путь к отступлению».
— Ты только не теряйся, — зашептала Юлька, подталкивая Сергея на верхнюю ступеньку. — Мамка — Таисья Петровна. Она любит, когда ее по имени-отчеству величают. Стучись.
Постучался. Сейчас как попрут мужа кочергой. Вспыхнули щели кухонного ставня, скрипнула дверь.
— Юлька, ты?
— Я, мама. Открывай.
— Шляешься по всей ночи, блудня. Скажу отцу, он тебе… Клацнул винтовочным затвором засов,
— А это еще кто с тобой?
— Муж. Входи, входи, Сергей.
Куда входить, если от косяка до косяка руки матери, как распятье?
— Здравствуйте, Таисья Петровна. Я… Мы…
— Вижу, что «я», «мы». Милости прошу, зятек нежданный.
Она, как бельевой прищепкой, защипнула пальцами рот, покачала головой и ушла в избу.
— Разувайся, тоже мне, совсем растерялся. Мамка! Ты нам поесть сообрази.
— Нет уж, голубушка, сама соображай теперь.
— Понял? Что я говорила. — Юлька стук-стук, скинула босоножки. Сергей привстав на одно колено, возился со шнурком. Узел. Еле развязал. Перед глазами на светлой полосе из раскрытых дверей металась Юлькина тень.
Сергей переступил порог и затоптался в нерешительности. Видок у него: носки мокрые, следы отпечатываются, брюки грязью уляпаны, пиджак помятый. Муж…
— Здравствуйте, — еще раз поздоровался он.
Таисья Петровна, будто не дочери, а ей жить, приценилась к Сергею.
— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец. Садись да скажись: чей, откуда? Давно ли знаете друг друга?
— Д-давно. Почти год. Работаем вместе.
— А мы с ее батькой изросли вместе да три года гуляли, прежде чем пожениться. О-хо-хо. Детушки нынче пошли.
— Ладно, мамка, поздно охать. Ешь, Сережка, да спать.
Юлька силой усадила его за стол, подала ложку.
— Отец придет, он тебе покажет, поздно или рано. Не спросилась, не посоветовалась — привела.
Таисья Петровна пригорюнилась, застигнутая врасплох неизвестно чем: счастьем или горем. Маленькая и нестарая еще, она очень походила на Юльку, как говорят, и голосом, и волосом. И на его, Сережкину, мать. Та тоже двоилась: и сына жалко было, и с мужем столько лет прожила.
— Наелся? Идем спать. Мамка, уберешь тут со стола.
Юлька за руку повела Сергея из кухни в горницу, из горницы в горенку. Знакомая архитектура. У них в Лебяжьем такая же была.
Не зажигая света, Юлька разобрала постель, похлопала, взбивая подушки.
— Отвернись, разденусь.
— Я и так не вижу.
— Нет, ты отвернись.
Прошелестело одеяло, пискнула пружина кроватной
— Юля.
— Чего?
— Мы ведь даже в любви не объяснились.
— Ну объяснись, какая беда. По-моему, и так ясно. Ложись, не майся. Тоже мне муж.
— Скоропостижно как-то у нас получилось.
— Лучше скоропостижно, чем никак.
Сергей приоткрыл дверь, заглянул в щелочку. На кухне у неприбранного стола, подперев щеку, сидела пригорюненная Таисья Петровна.
…Разбудили Сергея голоса. Один хриплый и злой, другой тихий, виноватый.
— Чьи это выходцы в сенках грязные?
— Ой, отец, боюсь и сказывать. Доченька наша зятька привела.
— Ка-го-о? А ты где была? Где была, спрашиваю. Кто он?
— Парень.
— Само собой не девка.
— С ихней работы какой-то.
— К нашему берегу все что-нибудь да прибьет: не навоз, так щепку. Где они?
— Спят еще, поздно легли.
— Вместе? Я их сейчас обженю…
Стукнул об пол снятый сапог, звякнула пряжка ремня, заскрипели половицы. Шажищи топ, топ. Юлька катнулась к стенке, подтолкнула под себя со всех боков одеяло: дескать на одной койке врозь спали, зажмурилась, притворилась, не дышит.
«Неужели войдет, не постучав?»
Вошел. Тесть лет сорока пяти. Рубаха распущена, рукава выше локтей закатаны. Кость крупная. Глаза тяжелые. И ремень держит.
«Неужели совести хватит сорвать одеяло?»
— Ты что здесь делаешь, молодой человек?
Сергей хлоп-хлоп ресницами, а сказать не знает что:
— Доброе утро…
Вышло глупее некуда. Тесть ухмыльнулся.
— Чего щуришься, кот?
— Не кот, а муж, — подала признаки жизни Юлька.
— Ты помалкивай. Этот муж ночевал да скочевал, родители потом за ворота не кажись. Расписались?
— Не-ет. Пойдем сейчас.
Тесть кинул ремень под кровать, покосился на молодоженов, ушел. Пронесло.
— Таисья! Ты что, как пьяная, из угла в угол шатаешься? Завтрак готов?
— Вставай, — толкнула Юлька Сергея. — Особого приглашения не будет. Умывальник на улице. Иди, не укусят. Да пошевеливайся, отец сердится, когда копаются долго.
Но Сергей мылся долго. Фыркал, гремел соском умывальника. Юлька стояла сзади с полотенцем, торопясь рассказать, какая у них корова дойная, да как звать собаку, да сколько картошки посажено.
На крыльце появился Семен Макарович.
— Ты, зятек, шибко мне тут сырость не разводи. Два пальца помочил, глаза протер — и хорош. Щи остынут.