А потом он убил меня
Шрифт:
— Ого, да ты на коне!
— Так и есть, не сомневайся.
— А можно задать вопрос?
— Конечно.
— Сколько ты платишь юному Нику?
— Я не могу ответить, и тебе это известно.
— Почему?
— Конфиденциальная информация, в точности как и твой гонорар.
— Но мне полагается больше?
— Да, больше.
— Ладно, хорошо. — Я наклоняюсь за сумочкой. Мне хочется лишь одного: убраться отсюда.
— К завтрашнему дню готова? — интересуется Фрэнки.
— К интервью для «Нью-йоркера»? Да, конечно. Почему вдруг нет? Или, может, ты хочешь сунуть вместо меня юного Ника? Время переиграть еще есть, я уверена, — бросаю
— Ну хватит уже. Иди. А потом позвони мне.
ГЛАВА 9
Конечно же, я готова к интервью, но все равно встала с утра пораньше и сделала уборку во всей квартире, хоть и ясно, что дальше гостиной журналисты не пойдут.
— Итак, где вам удобнее меня фотографировать? — хихикаю я.
Это, конечно, нервный смех, и руки у меня дрожат тоже от нервов, когда я ставлю на журнальный столик графин с водой и поднос со стаканами. Я бы предпочла кофе или что покрепче, и даже именно такими словами предложила гостям напитки, но они отказались: мол, позже будет видно, а пока, если нетрудно, хорошо бы водички.
Конечно, нетрудно, тем более что у меня появилось немного времени, чтобы успокоиться. Давненько я не давала интервью, и мне нужно немного освоиться и вспомнить, что к чему.
Интервьюер, Алекс Гонски («Зовите меня Эл»), кажется милым, разве что он чуть моложе, чем мне представлялось по фотографии в его сетевом профиле, который я просмотрела вчера вечером. Я-то ожидала, что ему самое малое под пятьдесят.
Он оборачивается к девушке-фотографу:
— София?
Та сидит на корточках, разложив по полу свое оборудование. Она кивает в сторону итальянского плюшевого диванчика фирмы «Нелла ветрина»:
— Вон там хорошо будет. Свет подходящий.
— О’кей.
Эл протягивает руку, приглашая меня садиться, как будто это он тут хозяин, а я только гостья. Не возражая, я сажусь куда велено и скрещиваю ноги в лодыжках, вся такая чопорная, но потом передумываю и закидываю ногу на ногу. Эл располагается в кресле напротив меня с блокнотом и маленьким диктофоном; все это он кладет на разделяющий нас стеклянный журнальный столик. Потом он щелкает авторучкой, заставив меня вспомнить другую беседу при совершенно иных обстоятельствах, когда детектив (как бишь его фамилия? вроде бы Карр) с коллегой подозревали меня в причастности к убийству, что, конечно, не могло не тревожить. Я мысленно отгоняю призрак прошлого и сосредотачиваюсь на Эле.
— Итак, Эмма Ферн, очень приятно с вами познакомиться. Спасибо, что согласились пообщаться.
— Совершенно не за что, мне только в удовольствие.
— Начнем с интервью, а София, — она к тому времени встала и ловит меня в объектив камеры, — пока будет фотографировать. Согласны?
Я киваю.
— Когда мы закончим разговор, придется еще пофотографироваться. Не возражаете?
— Отлично.
— Ладно, тогда начнем. Каково это — завоевать премию Пултона?
О, хорошо, легкий вопрос.
— Воплощенная мечта, Эл. И одновременно — невероятное, сбивающее с ног событие.
— И оно изменило вашу жизнь?
— Боже, конечно же. — Я обвожу взглядом гостиную. — Совершенно изменило.
— Ладно, замечательно. — Он делает пару пометок, и я понимаю: нужно еще что-нибудь добавить.
— А еще премия стала серьезным стимулом для моей писательской карьеры.
— Как вам работалось с Беатрис Джонсон-Грин?
Если честно, я уже немножко озверела от этого вопроса. Не надо было писать ту дурацкую книжку дурацких воспоминаний
— Ну, наши отношения достаточно хорошо задокументированы. Может, вам известно, что я опубликовала небольшую книгу воспоминаний…
— Да, я ее прочел. Очень трогательно.
— Спасибо:
— А если все-таки своими словами?
«А в книжке, по-вашему, чьи слова?» — хочется огрызнуться мне. Я делаю глубокий вдох. Нужно поскорее разобраться с проклятым вопросом про Беатрис, и можно будет снова вернуться к моей персоне.
— Беатрис была… — я смотрю в окно, будто погрузившись в воспоминания. На самом деле ничего подобного, но у меня есть убеждение, что это отлично выглядит. Потом я выдаю Элу заученную тягомотину о том, что Беатрис относилась ко мне как мать родная (чего никогда не было), и всегда в меня верила, и ля-ля, такая трагедия, и ля-ля-ля, а вообще, если нужно, я запросто могу распространяться об этом часами, так что Эл в конце концов утомляется.
— Спасибо за такие теплые воспоминания. Но я в большей степени… вернее, меня также интересует и писательский процесс. Понимаю, как важна была для вас поддержка Беатрис, но, по вашим же словам, об этом уже написаны мемуары. А мне бы хотелось поговорить про ее вклад в написание «Бегом по высокой траве».
Я в прямом смысле отшатываюсь, услышав вопрос, и ладонь непроизвольно взлетает к груди.
— Вклад Беатрис? Вы о чем?
— Я не хотел…
Жест вышел немного чересчур театральным. Теперь Эл думает, что обидел меня, а это совершенно ни к чему. Поэтому я начинаю кашлять, по-прежнему прижимая ладонь к груди.
— Извините, — хриплю между двумя якобы приступами, и Эл вручает мне стакан воды с подноса. Я с благодарностью принимаю его, делаю несколько мелких глотков и повторяю: — Извините. В горле пересохло. Спасибо. Я недавно переболела гриппом, но все уже в порядке. Так на чем мы остановились?
— Мы обсуждали процесс вашего сотрудничества с Беатрис Джонсон-Грин.
— Да, точно. Вы должны понять, что мы с Беатрис работали в разных жанрах. Если бы я слушалась ее, из «Бегом по высокой траве» в конце концов вышел бы этакий симпатичный детективчик! — Я хихикаю, и интервьюер улыбается, но не задает нового вопроса, поэтому мне приходится продолжить: — Но если говорить о структуре, то тут, конечно, помощь была, а еще Беатрис могла прочитать черновик главы и сказать, например: «Как насчет старшей сестры? Она мне нравилась. Почему бы не включить ее в эту сцену?» Тогда я смотрела на эпизод ее глазами, а следовательно, глазами возможных будущих читателей, и принимала совет Беатрис к сведению. Полезно знать, что читатели думают о твоих персонажах, кто им больше нравится, ну и вообще всякие такие вещи. Так что да, Беатрис определенно внесла вклад в мой роман.
Довольная собой, я улыбаюсь. Благосклонно. Журналист опять обращается к своему блокноту, быстро черкает в нем что-то и вновь поднимает глаза ко мне.
— В вашем электронном письме говорится, что вы хотите сделать какое-то признание относительно роли Беатрис Джонсон-Грин в написании романа «Бегом по высокой траве». Возможно, сейчас для этого самое время.
Моя улыбка становится бледной. Натянутой.
— В электронном письме? — наконец переспрашиваю я.
— Ну да, смотрите, вот оно у меня тут. Отправлено вчера. Вы пишете: «Я хочу сделать откровенное признание о роли Беатрис в написании „Бегом по высокой траве“».